Кружевные закаты

Ни мук совести, ни обиды из-за подобного отношения к дорогим гостям новоявленной супруги Крисницкий не ощущал, а лишь спокойно продолжал попивать вино из слишком дорогих фужеров и поглядывать на актрису Подянину, ближайшую подругу Марианны. Сама она, ясное дело, на торжество не явилась.

– Чтобы окончательно дать ему возможность вдоволь посмеяться и насладиться моим унижением? – гневно констатировала Марианна, сжимая в руке принесенное швейцаром приглашение. – Нет, каков!

Никогда больше Варвара Подянина не видела подругу в подобной ярости. Та, открыв расписной конверт, перестала даже причесываться и так, неубранная, злоязычная, ходила по гримерной до начала спектакля.

В комнате, должной теперь стать спальней, Тоня еще не освоилась. Она медленно прошла к широкой постели, вздрогнула и, присев на краешек, застеленный по всем правилам, начала раздеваться. Находясь в каком-то забытье, она не думала о предстоящем. Только, нагибаясь, чтобы поднять выпавшую из прически шпильку, больно ударилась о стоящий радом с постелью столик. Чувствуя нарастающее раздражения из-за собственного бессилия, она стиснула зубы и ждала, пока боль уступит место облегчению.

Она решительно не знала, что предпринять теперь, когда, наконец, осталась одна. Надо ли ждать мужа или он придет тогда, когда сам пожелает? Или должно позвать его самой? Нет, только не это! Сегодня она не увидела в нем ни намека на былую ласку или хотя бы почтительность. Все болтал с какой-то актрисой и замыкался в себе, а в глазах сквозила грусть, какую она никогда раньше в нем не замечала, хотя Михаил, даже улыбаясь, не казался радостным. Быть может, он пьян, поэтому так странно ведет себя?

Бесшумно отворилась огромная дубовая дверь и, прежде чем оказаться в ночной рубашке, Тоня заметила на пороге мужа. Облокотившись плечом о дверной проем и держа опустошенный фужер, он недоуменно смотрел на девушку, зачем-то севшую на его постель.

Не будь Тоня так разбита и напугана, непременно оценила бы изящество его позы. Из нагрудного кармана бархатистого на ощупь жилета высовывались серебряные часы на цепочке. Цепочка больно врезалась в корсаж. Тоня ощутила это в полной мере, когда танцевала первый вальс новобрачных. Тогда он ухитрился наступить ей на пышное подвенечное платье, щедро украшенное розами и кружевами, и чуть не оторвал подол. Наряд был заказан у известной модистки по последней заграничной моде. За ним долго гонялась Надежда Алексеевна и ликовала, увидев на своей дорогой воспитаннице этот шедевр из материи и ниток, но невесте запомнилась только его удивительная тяжесть. Понятно, в полном обмундировании ходить вовсе не сладко, но бесконечные слои шелка на кринолине – это уж слишком!

Рубашка на Крисницком оказалась слегка помята и расстегнута сверху, чего Тоня никогда не видела ни у одного дворянина. Ах, да, ведь они поженились… Нелепая, приводящая в замешательство мысль. Теперь все будет по-иному. И неизвестно еще, лучше или хуже. Только об этом думать не сладко, да и нет желания.

– Вы замерзли? – спокойно спросил Михаил, небрежно подходя к кровати и опуская на туалетный столик пуговицу, отлетевшую от сюртука, брошенного между этажами.

– Нет-нет, – поспешно ответила Тоня, как бы опасаясь, что он спросит о чем-то еще.

Он наклонился к ней и поцеловал. Ей показался горьким вкус этого поцелуя, пропитанного вином и непониманием. Неуклюже подавшись к нему, она позволила его руке обхватить себя за талию. Она ведь совсем ничего не умеет, хоть бы он подсказал! Но он молчал. Какие-то мысли, догадки и крохи, почерпнутые из книг, не могли в полной мере образовать ее. Какая жалость, что Палаша еще не вышла замуж! Нет-нет, нужно просто покориться, так говорили все…

Почувствовав ее дрожь, которая часто случалась у него самого на промозглом ветру, Крисницкий остановился и посмотрел на Тоню. Что-то в выражении ее ставших огромными глаз отпугнуло его. Как будто на него смотрит жертва, молящая о пощаде. До чего проще водиться с женщинами, смыслящими в подобном много больше него самого! До смешного жаль эту напуганную девочку. Весь хмель и оглушенность от разрыва с Марианной улетучились из сознания. Крисницкий не предполагал, что, потеряв любовницу, будет испытывать подобное. Все ярче по мере того, как он углублялся в себя, вспыхивал саднящий огонек. Как хорошо, как спокойно было, когда он не смел и не желал открывать даже себе уголки собственной души!

Крисницкий вздохнул и встал с постели. Что проку тревожить Тоню теперь? Лучше подождать, пусть не чувствует она себя такой одинокой и ненужной здесь.

– Доброй ночи, Тоня, – обронил он, выходя из комнаты.

Услышав то ли бессильный ответ, то ли сдавленный протест, он усмехнулся и зажег свечу. Всех слуг услал почивать, так что раздеваться придется самому. Да не беда, не в том дело…