Кружево

— Какая разница, если люди понимают, что именно мне нужно? — сердито возражала ей Кейт, но по секрету от подруги читала романы Нэнси Митфорд, уясняя, что отличает людей из высших классов от тех, кто к этому классу не принадлежит. Кейт училась говорить «бумага для письма», а не «писчая бумага», пользоваться английским, а не французским словом для обозначения «салфетки» и предлагать гостям не просто «шерри», но «стаканчик шерри». Она попыталась поработать и над своим произношением, изменить акцент, перейти на медленную, растянутую речь, когда слова выговариваются безжизненно-вяло, а наполовину еще и проглатываются; но скоро поняла, что для нее это безнадежное дело. Высшие классы лишь делали вид, будто говорят на «королевском английском», на самом же деле они пользовались совершенно особым языком, который для непосвященных был тайной за семью печатями: столько в нем было всевозможных тонкостей и хитростей, познать которые можно было, только начав учить их с колыбели. Но гораздо хуже, чем просто не знать эти тонкости, считалось в «высшем свете» делать вид, будто знаешь, когда кто-нибудь начинал подражать, как обезьяна, произношению истинных знатоков этого особого языка. Попасться ничего не стоило: одной маленькой оговорки оказывалось достаточно, чтобы такое подражание становилось очевидным для всех. Стоило только, например, хотя бы раз назвать «эскадру королевских яхт» «королевским яхт-клубом» или же развесить семейные фотографии по стенам дома, вместо того чтобы расставить их на столах, комодах и полках в серебряных рамках от Эспри, — и все, вы были уже обречены.

Иногда Кейт оставалась ночевать у Пэйган, которая жила в Кенсингтоне, неподалеку от «Сент-Пола», — хотя после того, что произошло в ту ужасную пятницу, она всегда находила какую-нибудь отговорку, чтобы не оставаться. Непонятно почему, но Кейт испытывала чувство вины всякий раз, когда вспоминала о том ноябрьском уикенде.

Квартира Пэйган располагалась на верхнем этаже когда-то элегантного, а теперь начавшего уже впадать в запустение дома на улице Эннисмор-Гарденс. После обеда они весь день проиграли в хоккей, Кейт вспотела и решила принять ванну, пока Пэйган отправилась куда-то с поручением своей матери. Кейт уже стояла раздевшись и собиралась нырнуть в ванну, когда внезапно дверь ванной комнаты открылась и вошла мать Пэйган, одетая в нечто белое и бархатное, что было обернуто вокруг ее тела. Каким-то шестым чувством Кент ощутила, что ее появление не случайно, и занервничала. Вместо того, чтобы извиниться и выйти — чего следовало бы ожидать, — миссис Трелони направилась к ней. Кейт схватила полотенце. Хозяйка дома приближалась, стоявший в ванной комнате пар мелкими бисеринками осаживался на ее ярко накрашенных губах. Когда она подошла совсем близко, Кейт ощутила запах джина.

— Какие красивые маленькие грудки! — хрипло проговорила миссис Трелони. — Девичьи тела гораздо изящнее, чем у мальчиков, тебе не кажется? Большинство мужчин, конечно, этого не понимают. Они не умеют ценить изысканной нежности грудей, сосков.

Обернувшись полотенцем, Кейт попятилась в свободное пространство напротив окна, между ванной и унитазом, где и угодила в ловушку. «Я полагаю, ты обращала внимание…» — внезапно миссис Трелони протянула наманикюренную руку и сжала один из сосков Кейт.

Застыв от ужаса, Кейт стояла, не в силах пошевелиться. К собственному изумлению и унижению, она почувствовала сильное возбуждение в паху. Ей были прекрасно видны поры на носу миссис Трелони, мясистые складки у нее над глазами, на которых замерли точечки черной краски для век. Миссис Трелони приблизилась вплотную к Кейт, одной рукой прижав ее к себе, а другой попыталась стащить с нее полотенце. Она наклонилась так, что Кейт хорошо видела белую линию пробора у нее на голове. Язык миссис Трелони быстро двигался, как у змеи, дотрагиваясь до соска Кейт, а ее пальцы скользнули Кейт между ног с такой силой, что это было одновременно и больно, и приятно. На несколько секунд Кейт как будто бы впала в состояние эротического гипноза, потом колени у нее подогнулись и она медленно опустилась на пол, оттолкнув от себя женщину. Тяжело дыша, Кейт согнула ногу и подтянула коленку почти к самому подбородку, приготовившись ударить, если миссис Трелони попытается приставать к ней дальше. Кейт не произнесла за все это время ни слова, но глаза у нее горели страхом и гневом.

Миссис Трелони ощутила решимость девочки и поняла, что зашла слишком далеко. Она редко допускала ошибки, но если уж ошибалась, то знала, как надо отступить.

Миссис Трелони попятилась к двери. «Я ухожу, купайся спокойно», — произнесла она ровным голосом идеальной хозяйки дома, как будто бы ничего не произошло, и вышла из ванной.