Кружево

В эту пору что-то засверкало в лесу и послышался стукоток копыт по земле.

Луконя на всякий случай в ту сторону ружье изготовил.

Враз из чащобы объявился сохатый. Чудо чудное! Один рог у него золотой, другой рог из камней самоцветных. Да и гривастый зверь, ростом высок, телом могучий!

Сохатый дальше не побежал, а обернулся к лесу, голову книзу опустил, рога вперед выставил и принялся передними ногами землю рыть. Разгневался.

Доведись бы на месте Лукони другой охотник, то, пожалуй, уж как-никак, а добыл бы этого зверя, но Луконя на него не обзарился. Уж какое каменное и холодное сердце надо иметь, сколь бесчестно держать себя, чтобы такого великана, может, на весь Урал одного, для поживы губить!

За сохатым-то волки гнались. Впятером. Выскочили из лесу и окружили его. Но он им не поддался: переднего волка рогами отбросил, двоих задними копытами сбил, четвертому пасть изуродовал, только с пятым не справился, тот вцепился зубами ему в грудь и повис. Худо пришлось бы великану лесному, но ружье в руках у Лукони будто само собой начало стрелять по волкам.

Парень еще и сам-то опомниться не успел от удачи, а тут новое диво: сохатый вдруг подошел к нему, обнюхал ружье, потом самоцветным рогом к нему прикоснулся.

Огляделся Луконя, а позадь него, на пеньке, горшок с гороховой кашей кто-то поставил. Каша горячая, маслом политая, и поверх ее ложка деревянная воткнута.

— Эй, кто тут поблизости есть? — спросил он. — Коль верный человек, то выйди и покажись.

Подошла к нему старушонка, видом тонковата и суховата, в одежонке из холста домотканого. Таких баушек по деревням проживает немало, но все они по вечерам-то дальше своего двора не уходят, а эта, в отличку от них, надо думать, еще шибко проворная, востроглазая и легкая на ходу.

— Мир тебе! — поклонилась она. — Не поморгуй моим угощением. Видела я, как ты доброе дело свершил.

— А кто ты такая?

— Зовут меня Зовуткой, величают Обуткой, — по-деревенски пошутила старуха. — Родное имя покуда не спрашивай. И дело мое немудреное: голодного накормить, заблудшему путь указать, иного на ум наставить, совет подать.

— Так поясни, откуда здесь взялся чудный сохатый?

— Прежде дай-ко твое ружье осмотреть, надо увериться, можно ли тебе тайность открыть.

Взяла она у Лукони ружье, осмотрела, на деревянном прикладе узорную резьбу ладонью погладила.

— Оно это, Уралово подаренье: хищное зверье без промаха бьет, мирное зверье и птиц бережет. Дед Сысой им владел.

— Я его внучек, — пояснил ей Луконя.

— Сама уж я догадалась. Не могло ружье в чужие руки попасть. А ты, поди-ко, не знал, что на уток с ним не гоже охотиться. Откажет, ни разу не стрелит.

— Кем-то оно заколдовано, что ли?

— Про то знает лишь сам батюшко Урал. Но коль ты теперича владеешь ружьем, то открою тебе, откуда оно.

Взялся Луконя гороховую кашу есть, а старуха присела подле него, руки на коленки сложила.

— Прежде на весь свой век зарекись ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сестрам о моем сказе хоть бы намек подать или слово одно обронить. Обмолвишься, так всякое зверье станет от тебя убегать, птица улетать, в лесу груздочка не сыщешь, ягодки в траве не сорвешь и своим наследным ружьем не попользуешься.

Дал ей Луконя зарок, низехонько поклонился.