— Ему не нужны разговоры о сексе. Ему шестнадцать. Он знает.
Она закатывает золотисто-зеленые глаза и бубнит что-то, что я не совсем улавливаю.
— Что?
— Я положу презервативы в его комнате, — повторяет она громче.
Я фыркаю, но не возражаю.
— Должна ли я положить несколько в твоей комнате тоже? — спрашивает она тихо.
Теперь мы переходим к этой теме.
Я поднимаю ее подбородок и наклоняюсь, чтобы мягко поцеловать ее в губы.
— Тебе решать, сладкая.
— Почему? Мы оба в этом. Мы должны решать вместе.
— Хорошо.
Я жду ее решения, и тогда я соглашусь с тем, что она скажет.
— У тебя было много женщин, помимо Сары? — спрашивает она, опуская взгляд.
— Нет, — рычу я мгновенно. — Ты первая женщина, к которой я прикоснулся, с тех пор как освободился. Девять гребаных лет, Эмили.
— Ох.
— Вот тебе и «ох», — я фыркаю, сжимая ее чуть крепче.
— Не так уж и долго для меня.
— Бл*дь, мы можем не говорить о других мужиках? Мне не нужно это дерьмо в голове.
Она смеется долго и тяжело.
Я не понимаю.
— Один парень и не думаю, что ты можешь назвать Билли Резерфорда мужчиной.
— Да? — теперь я в замешательстве.
— Мне было тринадцать, когда моей маме диагностировали рак молочной железы в первый раз. Шестнадцать, когда он вернулся. Двадцать, когда он снова поднял свою уродливую голову. У меня не было много времени, чтобы делать нормальные вещи. Я хотела быть с мамой. Мальчики не имели значения. Билли был моим парнем в старшей школе. Мама была здорова, мы подумали, что она победила рак навсегда. Мы расстались, когда он уехал в колледж за пределы штата. Я начала учиться в кулинарной школе в Канзас-Сити, чтобы быть поближе к дому. Я была сосредоточена на учебе, а не на возрасте и времени. Когда мама получила последние положительные тесты, я уже все знала. Знала, что рак распространился, и она не победит его. Она не выздоровела.
Эмили стирает одинокую слезу со щеки, и я целую след, что она оставила.
— Прости, сладкая, — шепчу я ей в щеку.
— Спасибо.
Мой мозг делает несколько быстрых вычислений, и я понимаю, что она занималась сексом в выпускном классе, что значит, что у нее не было секса на протяжении десятилетия.
— Он пришел на похороны, — она отвечает на мой невысказанный вопрос.
Я киваю, понимая, полностью заканчивая разговоры о каких-либо мужчинах, которые прикасались к ней. Я собственнически целую ее губы. Я прикасаюсь к каждой поверхности ее рта, сплетаясь языками. Я глотаю ее стоны и рычу с желанием, пока она прижимается ко мне всем телом. Тогда я прокладываю свой путь вниз по ее челюсти и вверх к ее ушку, прежде чем прикусить мочку зубами.
— Я пользуюсь противозачаточными таблетками, — говорит она своим хриплым сексуальным голосом.
— Слава Господу, бл*дь, — я издаю стон, прижав свой член к ее животу.
— Я должна закончить печенье, — шепчет она, а я кладу ладонь на ее грудь и потираю твердый сосок.
Долбаное печенье.
Я рычу и отпускаю ее, погладив упругий зад, давая ей понять, что она должна двигаться.
— Я буду ждать возвращения в кровать, Гаррет, — мурлычет Эмили, когда уходит.
Я смотрю на нее взглядом, который говорит, что ей лучше поторапливаться, прежде чем я привяжу ее к кровати и никогда не отпущу.
Она хихикает и убегает прочь от меня.
Я принадлежу ей.
Я вытаскиваю свой импровизированный противень с печеньем из тридцатилетней духовки Гаррета и оставляю их остывать на одну из полок, которую я расчистила, прежде чем начать печь. Я довольно хороша в импровизации.
Я могу чувствовать взгляд Гаррета на себе, куда бы я ни переместилась. Джордан, Хантер и Коди разговаривают о какой-то видеоигре. Гаррет не произнес ни слова. Однако он улыбнулся мне уголком своего великолепного рта, когда я съела кусок пиццы и запила стаканом воды.
Я не связывалась с ним со вчерашнего вечера, но Гаррет так похож на моего отца. Даже слишком. Он был моим героем, пока я была маленькой девочкой. Я нечасто видела его в течение первых десяти лет моей жизни. Но когда видела, он был супергероем для меня. Но самым лучшим было наблюдать за ним и моей мамой. Он всегда прикасался к ней, всегда держался рядом. Она светилась рядом с ним. Даже когда она была больна.
Я предполагаю, что это и является причиной, почему я люблю наблюдать за столом свиданий у себя в кафе. Эта искра, свидетелем которой я становлюсь, напоминает мне о моих родителях. Сама я впервые чувствую этот трепет.
— Эм? — голос Джордана вырывает меня из моих мыслей.
— Да?
— Не дай им остыть. Мы будем, есть их горячими.
Я закатываю свои глаза, но наполняю бумажную тарелку и ставлю её на стол. Я пробую уйти, чтобы убраться, когда Гаррет хватает меня за талию, усаживая на свои колени.
— Ты выяснил всё со своей сестрой? — спрашиваю у Хантера, в то время как Гаррет оборачивает свои руки вокруг моего животика, вызывая в нём трепет.
— Ага, — усмехается он. — Что происходит с цыпочками в любом случае? Она сказала мне, что думала, что, если все поверят, что Коди с ней спал, он так и сделает.
Он обращает на меня свои сомневающиеся большие глаза цвета черного дерева, прося объяснений.