Кружным путем

Какое-то время он не мог сообразить, где находится и что с ним произошло. Даже решил, что рядом лежит Джоанна, а в соседней комнате мирно посасывает пустышку Джоэль.

Но вот вернулась действительность. Пол понял, куда попал. И почему. Восемнадцать часов наступили и истекли, и теперь неизвестно, жива ли его жена. Он закрыл глаза, стараясь снова заснуть.

Но не сумел.

Наоборот, возбужденный, на грани отчаяния и паники, он совершенно проснулся. Перевернулся на бок, затем на другой. Достал из шкафа подушку, снова лег и закрыл глаза. Никакого эффекта. Мысли безостановочно проносились в голове.

«Привет, Ариас, рад тебя видеть».

«Буэнас ночес, [26]Пабло».

«Галина, привет».

Пол представил, как Джоанну выводят из комнаты. Его жену, его королеву воинов.

Через час он поднялся.

Стояла гробовая тишина. В такое время человеку кажется, что он на планете один.

«Не будь дурачком, – говаривал ему отец, когда он начинал дрожать под одеялом. – Темнота ничего тебе плохого не сделает».

В это трудно поверить. Ведь ему постоянно твердили, что и многие другие вещи ничего плохого ему не сделают. Например, рак. Но он истощил его мать, превратил ее в скелет, и она умерла за три дня до одиннадцатилетия сына. Отец держался отстраненно и не часто появлялся дома. Кормилицей семьи была мама. Пол много и истово молился о ней. И когда она все-таки угасла, когда их семейный священник взял его за руку, а маму – да нет, не маму, а всего лишь ее тело – понесли вниз по лестнице, завернув в простыни, он втайне отрекся от веры в высшие силы. И нашел утешение в холодной логике цифр. Он построил вселенную порядка и согласованности, где царили строго просчитанные вероятности и процентные соотношения. Где всегда можно определить вероятность нежелательных событий и этим себя успокоить.

Пола не случайно потянуло к профессии, единственная цель которой – держать под контролем риски.

Выражаясь языком актуариев, уменьшать вероятность нежелательных событий.

Но в эти дни умение принимать в расчет риски его как будто оставило.

Пол скатился с кровати и встал босиком на доски. Они показались ему холодными и какими-то древними. В комнате не оказалось ни телевизора, ни радио.

А ему требовалось какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Что-нибудь почитать.

Он на цыпочках спустился по лестнице, но ступени все равно скрипели и стонали. Пол понятия не имел, где включается свет в коридоре, и от перил пробирался к стене на ощупь.

Наконец он оказался в кабинете Майлза и, пошарив рукой, обнаружил выключатель.

Щелк.

Подошел к книжным полкам. Хорошо бы нашлось какое-нибудь легкое чтиво. Но ему не повезло. В кабинете стояли книги, наличие которых и следовало ожидать у юриста. Тома, посвященные праву, – целые скопища. Толстые, в кожаных переплетах и нисколько не привлекательные. А кроме них, еще несколько изданий, но ничего интересного. Еврейская библия в треснутой, облупившейся обложке, «Каббала» и вафельно-тоненькая книжица под названием «Книга Руфь».

На худой конец хотя бы это.

Пусть будет Руфь. Хоть какой-никакой сюжет.Пол не без труда вытащил томик, поскольку он был зажат между «Статутным правом нью-йоркской недвижимости» и «Принципами судебного законодательства». Но тут из него посыпалась кипа листков.

Пол наклонился, чтобы их подобрать.

Судя по виду, это были старые письма. От совершенно пожелтевших до относительно белых, с желтоватым оттенком. Они начинались с обращения:

«Дорогой папа, папочка, папуля… отец!»

Наверное, это один из тех парнишек, что так увлеченно мучили видеоигру наверху, присылал их из летнего лагеря.

Пол почувствовал себя соглядатаем, шпионящим за семейством Гольдштейнов. И вдруг вспомнил собственную семью, которой сейчас с ним не было.

Его охватила внезапная сильная тоска с примесью чего-то еще, что он определил, как ревность. Майлзу повезло: его жена не сидела под стражей, а два его юных отпрыска аккуратно писали из летнего лагеря, перебирая всевозможные обращения к отцу.

Полу для счастья хватило бы одного.

«Дорогой папа, папочка, папуля, отец! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?»

Майлз водил своих сыновей в зоопарк, и один из них вспоминал, что с ним приключилось. Как отец взял его с собой и потерял. Мальчик вдруг оказался один в толпе разглядывающих обезьян зевак, пока папа пошел купить сахарную вату. Пол сочинял собственную историю семьи Гольдштейнов, как иногда поступают бездетные люди, чтобы развеяться.

Он бы и дальше раскручивал сюжет, но в коридоре послышался резкий звук. Один из сыновей Майлза стоял на пороге в голубой пижаме и тер морщившиеся от света полуоткрытые глаза. Что-то около четырнадцати лет, решил Пол. Голенастый, мучительный возраст между детством и отрочеством. Ноги паренька казались слишком длинными для его фигуры. Над верхней губой, как мазок помады, темнел легкий пушок.

– Мне послышалось что-то на лестнице, – сказал он.