Крылатые гвардейцы

…Потянулись бесконечные дни и ночи в госпитальной палате. Я понимал, что не так-то легко вернуть искалеченного человека в строй, нервничал, плохо спал по ночам.

С жадностью читал и перечитывал центральные и местные газеты. Напряженные бои шли по всему фронту от Черного до Баренцева моря. Мои товарищи по полку дрались с врагом, не жалея сил и даже жизни, а я… И что скрывать, были у меня минуты сомнений: удастся ли мне вернуться в боевую семью североморцев?.. Мое тревожное настроение несколько рассеивалось, когда ко мне в палату приходили друзья. Каждый раз задавал им один и тот же вопрос:

— Ребята, как по-вашему, смогу я летать?

— Конечно будешь, — успокаивали они.

— Еще не одного фашиста загонишь на тот свет!

Но тут пришла беда, большая беда. Она чуть было не выбила меня из жизненной колеи. Совершенно случайно я услышал начало разговора моего лечащего врача майора Ласкина с главным хирургом Северного флота профессором Дмитрием Алексеевичем Араповым.

— Ступни Сорокину, очевидно, придется ампутировать, — огорченно сказал Ласкин.

— Не дам! Не дам! — громко закричал я и заметался на койке.

Доктор Ласкин принялся меня успокаивать.

Мне было стыдно за несдержанность, но говорить с доктором спокойно я все же не мог. Ком стоял в горле и душил сильнее, чем когда-то душили меня волосатые руки фашиста там, на льду замерзшего озера.

Майор Ласкин понимающе смотрел на меня своими большими и очень добрыми глазами. Я верил, что он готов сделать все, чтобы только помочь мне снова стать летчиком. Верил ему, но…

Как всегда, в палату стремительно вошел профессор Арапов, высокий, стройный, в ослепительно белом халате. Такая же белая шапочка прикрывала его темные с проседью волосы. Много горя и крови видел он в эти дни! И все-таки сердце его не огрубело. И откуда только брались у него силы откликаться на каждое новое несчастье совсем незнакомых ему людей?

— Нужно соглашаться, Сорокин, на операцию, — как-то по-отечески мягко сказал Арапов. — Ампутируем только ступни. Иначе — через неделю придется отнимать по колено.

Ласкин молчал, выжидающе смотрел на меня.

Я понял, что спасти мои ноги нельзя. Без операции не обойтись. Через силу выдавил:

— Как же я летать буду?

Арапов смотрел куда-то мимо меня, в угол палаты.

— А разве обязательно летать? В жизни столько дорог. Вы же молоды!

— Я летчик… Все равно буду летать…

— Поймите, — еще мягче сказал профессор, — разве я не хочу, чтобы вы летали. Поправитесь — будете воевать. Все от вас зависит… Ничего еще не потеряно.

Я молча кивнул в знак согласия: сказать что-либо не было сил.

В тот же день меня оперировали.

Кажется, все — отлетался.

Но нет, я не сдамся. Ведь ампутированы только ступни. Я буду ходить, как все здоровые люди. И не только ходить — буду летать! Обязательно буду летать!..

* * *

Два месяца я пролежал в госпитале в Полярном. А сколько еще придется лечиться?

Врачи успокаивали: месяца через три-четыре вновь встанете на ноги. Легко сказать «три-четыре месяца»! Но их обещанию хочется верить. Ради этого можно все вынести.

Последний прощальный взгляд на море — неприветливое, хмурое, студеное и все-таки близкое и родное… Тяжело!

Вот уж никогда не думал, что всей душою прирасту к этому суровому краю. Видно, кровь, пролитая здесь, крепко породнила меня с Заполярьем!

Машина мягко тронулась с места, шофер бережно повел ее на аэродром. Там меня ожидали мои боевые друзья: Сафонов, Адонкин, Реутов, Алагуров, Соколов, комиссар полка Проняков, техник Родионов, инженер эскадрильи Круглов, инженер по вооружению Соболевский. Меня засыпали подарками. До вылета оставались считанные минуты, поэтому разговор наш был коротким, отрывистым, а как много хотелось сказать и еще больше услышать…

— Надеемся увидеть тебя за штурвалом, — сказал мне Сафонов.

Все поддержали его. И я твердо решил: вернусь в североморскую авиацию.

Командир самолета Бахтинов подал команду на взлет. Самолет качнулся и после короткой пробежки поднялся в воздух. Я попросил Бахтинова сделать прощальный круг над аэродромом.

До свидания, родные! Мы еще встретимся!

Самолет лег курсом на Архангельск. Внизу мелькали заснеженные сопки. А вот и покрытое льдом Белое море. Над морем летим на небольшой высоте и делаем посадку на промежуточном аэродроме — остров Ягодник. Здесь узнаем, что сегодня вылеты на Киров запрещены. Приходится ждать следующего дня.

Посадку совершаем на аэродром, который находится на окраине города. Не успели еще заглохнуть моторы самолета, как к нему подъехала санитарная автомашина.

Госпиталь находился в центре города, в здании бывшей гостиницы. Меня поместили в пятнадцатую палату хирургического отделения.

…Началась больничная жизнь… Одолевали тяжелые думы: когда-то выпишусь отсюда? И снова подбиралась тоска.

Рядом кашлянул кто-то. Я повернул голову: на меня смотрели светлые веселые глаза, лицо расплывалось в улыбке.

— Захар!

— Борька!

Конечно, это Борис Щербаков, мой давнишний друг, с которым я учился в летном училище в Ейске. Вот где пришлось нам свидеться!

— Как ты попал сюда, Захар? Что у тебя? С ногами неладно?

— Да. Отрезали обе стопы, не летать мне больше…