Крылатые семена

Биллу очень хотелось знать, что происходит на приисках. Растянувшись на песке рядом с Салли, он расспрашивал про друзей и близких, и Салли казалось, что все повторяется снова, — так было уже много лет назад, когда Лал перед отправкой на фронт купался в море вместе с Диком и они бросались навстречу прибою, резвились и кувыркались на пляже. И тогда, так же как сейчас, у воды копошилась живая гирлянда ребятишек, и тогда, так же как сейчас, под огромными пестрыми зонтами лежали фигуры в ярких купальных костюмах и то тут, то там привлекали к себе взор стройные загорелые тела юношей и девушек, беспечно нежащихся под ослепительными лучами солнца. А далеко в море, в туманной дымке, заволакивавшей острова, темнели серые корпуса транспортных кораблей, стоявших вместе с конвоем на якоре в ожидании живого груза, который им надлежало бросить в кровавую мясорубку войны.

Салли стало тяжело на сердце от этих воспоминаний; промелькнула мысль, что Лал так и не вернулся к ней… Быть может, это последние часы, что она проводит с Биллом…

Они пообедали в ресторане и, когда Биллу пришло время возвращаться на свой корабль, проводили его в порт. Час отплытия не был известен Биллу. Вероятно, они уйдут на заре. Салли готова была просидеть на берегу всю ночь, лишь бы только проводить взглядом смутно темневшие вдали серые громады, когда они будут скрываться за горизонтом. Она уговорила Динни вернуться в Перт, а ее оставить в Котсло, в отеле, окна которого выходили на морской залив.

Но когда на рассвете она выглянула в окно, море на горизонте было пусто. Транспортные корабли и эсминцы уже покинули рейд.

Глава XXVIII

С этого дня мрачное уныние овладело Салли и не оставляло ее в течение долгих месяцев. Динни уговаривал Салли поехать в Ворринап, навестить Дэна, но она не могла заставить себя сдвинуться с места. Несчастная и одинокая, бродила она по дому и по саду. Она тосковала без Мари и без Билла, которого так жестоко оторвали от нее.

— Зачем понадобилось посылать войска в Европу, когда они позарез нужны здесь, для обороны страны? — ворчала она.

Интерес к войне заметно упал. Зря нас пугали, говорили люди, это «дутая война». И все смутно надеялись, что она скоро придет к концу. Рудники продолжали работать, и жизнь города текла, как обычно: кино и дансинги были переполнены, в ресторанах пили и шумели, затевали драки.

И каждому представлялось, что война, застрявшая где-то там, в снегах и туманах европейской зимы, может оказать не больше влияния на жизнь здесь, в Австралии, чем самые эти снега и туманы. На приисках люди изнемогали от зноя и духоты пылевых ураганов. Но когда открылись военные действия между Россией и Финляндией, вокруг этого разгорелись такие яростные споры, словно теперь война сразу захлестнула всех. Салли и Динни никогда не ссорились, если не считать тех небольших размолвок, которые возникали у них главным образом из-за ее отношений с Фриско; однако теперь они повздорили всерьез.

— Бедная маленькая Финляндия! — возмущенно восклицала Салли в один голос с некоторыми своими соседками.

Ей было даже отчасти приятно, что она в кои-то веки нашла с ними общий язык. Однако Динни с пеной у рта доказывал, что Финляндия — фашизированное государство и Гитлер мог в любой момент использовать ее как плацдарм для нападения на Советский Союз. Советское же правительство предлагало ей большую территорию и очень щедрую компенсацию за те стратегические пункты, которые были необходимы ему для обороны Ленинграда. Но Салли упрямо стояла на своем до тех пор, пока не стало известно, что Англия и Франция посылают в помощь финнам свои войска, самолеты и вооружение.

— Ну, теперь вы видите, что у этих интриганов на уме? — накинулся на нее Динни. — Они хотят перебросить войну на восток. Они все время сидели притаясь, в надежде, что между русскими и немецкими войсками в Польше начнется драка. А теперь довольны, что получили, наконец, возможность подложить русским свинью.

Да, Салли все это понимала. И снова она оказалась на перепутье, снова не знала, что ей думать о войне. Все эти подводные течения, политические козни, мошенничества, интриги, царившие в стане союзников, были слишком сложны для ее понимания; она чувствовала, что совсем запуталась. Она шила или вязала что-нибудь для солдат, но в душе у нее была безнадежность. Всякий раз, когда она принималась за работу, перед взором ее возникали руки Мари — как они быстро и легко порхали над разложенными на столе кусками материи… И как изувечила их потом болезнь! Да, жизнь обошлась сурово с дорогими ей людьми. А сколько честнейших и достойнейших мужчин и женщин погубила, искалечила война! Самоуправство, жажда наживы, двурушничество и массовый террор под флагом патриотизма — все это приводило ее в ужас.