Крылатые семена

Ворринап! Дом из белого камня, фруктовый сад в пене яблоневого цвета, ослепительно зеленые выгоны, а за ними — сверкающая на солнце речка и темная, красновато-коричневая полоса лесов на горизонте! Никогда еще эта картина не казалась ей столь прекрасной. Ее отец, один из первых новоселов Юго-Запада, своим топором вырубил здесь когда-то девственную чащу. А Дэн! Как любил он эту усадьбу, как ухаживал за ней, как гордился приростом стада, расширением пастбищ, различными усовершенствованиями, которые он вводил в своем молочном хозяйстве или фруктовом саду! Трудно было поверить, что он перестал уже быть неотъемлемой частью Ворринапа. Сияло солнце, щебетали птицы, яблони цвели, и работа на ферме шла заведенным порядком, так, словно Дэн по-прежнему был здесь и наблюдал за всем, гордясь делом своих рук, радуясь успехам.

Что же будет дальше с Ворринапом? — думала Салли. Впрочем, она не сомневалась, что Чарли, еще до замужества не хуже Дэна знавшая толк в молочном хозяйстве, сумеет управлять фермой так же или почти так же хорошо, как он. Притом Чарли обмолвилась как-то, что Марион собирается выйти замуж за их соседа — этот парень сейчас на фронте, на Новой Гвинее. Чарли думала, что, возможно, когда кончится война, Марион со своим мужем возьмут на себя заботы о Ворринапе.

Динни приехал на несколько дней, чтобы помочь Чарли покрыть некоторые неотложные платежи, и Салли решила вернуться домой вместе с ним.

— Ну, теперь мы выкрутимся, Динни, — сказала Чарли, поблагодарив его с присущей ей рассудительной сдержанностью. — Хотя первое время нам, конечно, туго придется без Дэна.

Салли нелегко было проститься с Чарли и со своими внучатами — с Марион, Гвендой, Сузи, Юнэ, Пэгги и маленьким Джоном, у которого были такие же рыжеватые вихры и карие, с золотистыми пятнышками глаза, как у Дэна, когда тот был крошкой. «Я всегда, всегда буду их любить», — говорила себе Салли, глядя на жену Дэна и его детей. Чарли — превосходная женщина, а ребята похожи на полевые цветы; какие у них милые, застенчивые и лукавые мордашки! И Салли думала о том, что какая-то частица Дэна и какая-то частица ее самой будет жить в этих детях.

И вместе с тем она чувствовала, что ей уже нечего больше делать в этом плодородном краю зеленых пастбищ и фруктовых садов. Ее место было там, где среди сухой, безводной равнины раскинулись золотые прииски. Всем своим существом она срослась с их жизнью, их интересы были ее интересами.

Смерть Дэна на какой-то недолгий срок стерла все в ее памяти — и прииски и войну. А теперь она снова была полна мучительного беспокойства за своего любимого внука.

Динни сказал, что писем не приходило. Но газеты на все лады расписывали битву при Милн-Бей, которая принесла японцам первое поражение на суше.

Глава XXXIV

Прошел месяц, как Салли вернулась в Калгурли, — а от Билла по-прежнему не было писем. Салли сходила с ума от тревоги. Она старалась, чем могла, заполнить свои дни: скребла и натирала полы, хотя в том не было никакой нужды, чистила птичник, копала грядки, ссорилась с Динни и еще усерднее работала в Комитете по оказанию помощи фронту.

Дафна тоже не получала вестей от Стива. Единственным утешением для Салли было теперь потолковать с Дафной. Они снова и снова перебирали все возможные причины, какие могли помешать доставке писем. Стараясь подбодрить Дафну, Салли невольно приободрялась и сама, и у нее становилось легче на душе. Обе упорно цеплялись за единственную оставшуюся надежду: письма могли затеряться в пути. Тысячи непредвиденных случайностей могли привести к задержке и пропаже писем.

Дафна находила утешение в том, что продолжала все так же печь лепешки и посылать их Стиву. Часто ей помогала Салли; они складывали их в жестяные коробки, обшивали коробки белым коленкором и с горячей мольбой в сердце относили на почту. У них только и разговору было, что о табаке и сигаретах, которые они прилежно собирали и складывали в жестянки, чтобы отправить на фронт вместе с кубиками мясного бульона, изюмом, пакетиками соли и прочими скромными добавлениями к армейскому пайку. Глупо придавать такое значение всем этим пустякам, думала Салли; но ведь ни она, ни Дафна ничего больше не могли сделать для своих близких, а эти хлопоты и заботы как-то поддерживали их дух, в особенности теперь, когда они уже не могли больше обманывать себя и глаза их выдавали невысказанный страх.

А потом пришло сразу шесть писем — все с одной почтой. Три письма для Дафны и три — для Салли. Динни смеялся от удовольствия, глядя, как они читают и перечитывают эти драгоценные листки, наспех, неразборчиво исписанные карандашом, и взволнованно обсуждают каждое слово.

— Ну, чего вы шепчетесь, как парочка влюбленных, — говорил он, радуясь, что миссис Салли сразу оживилась и расцвела. Но его пугало то, что после смерти Дэна все помыслы Салли всецело сосредоточились на Билле. Всю свою любовь она отдала теперь ему и на него возложила все свои надежды.

Задержка писем объяснялась, как видно, «условиями военного положения, требующими строжайшего соблюдения тайны».