Крылья

Так было не всегда. Когда-то журналистов интересовала информация, их вопросы были нацелены на выяснение сути обсуждаемого события. Репортеры стремились получить точную ясную картину, и для этого им приходилось смотреть на вещи твоими глазами, проникаться образом твоего мышления. В конечном итоге они могли не соглашаться с тобой, однако делом чести было скрупулезно изложить твою точку зрения, прежде чем ее опровергать. Процесс взятия интервью был официальный, безличный, поскольку внимание было приковано в основном к предмету, который предполагалось освещать.

Но теперь журналисты приступали к делу, имея в голове готовый сюжет. Они видели свою обязанность в том, чтобы подтверждать то, что уже известно. Им требовались не столько сведения, сколько улики. Они относились к точке зрения собеседника с неприкрытым скептицизмом, заранее считая, что он старается скрыть правду. Они исходили из презумпции всеобщей виновности, вели разговор в духе едва сдерживаемой враждебности и подозрительности. Эта новая манера подразумевала весьма личный подход: человека пытались загнать в угол, подловить на мелких промахах, вырвать у него неловкое заявление или хотя бы фразу, которую можно извлечь из контекста и подать как глупость или бессмыслицу.

Поскольку беседа принимала столь личный характер, репортер непрерывно интересовался собственным мнением интервьюируемого: как вы считаете, будет ли иметь событие отрицательные последствия? Как вы думаете, пострадает ли компания? Подобные спекуляции были неприемлемы для старого поколения журналистов, которых интересовала истинная подоплека дела. Современный журналист склонен к откровенной субъективности восприятия – он предпочитает термин право на собственную интерпретацию, – и так называемые «личные мнения» составляют основу его продукции. Кейси находила такой подход весьма утомительным.

«Джек Роджерс еще из лучших, – подумала она. – Работать с репортерами печатных изданий всегда было легче и приятнее. Но за тележурналистами нужен глаз да глаз. От них можно ожидать любой пакости».

У ангара номер 5 10:15 утра

Шагая по заводской территории, Кейси вынула из сумочки сотовый телефон и позвонила Мардеру. Эйлин, его секретарь, сообщила, что у шефа деловая встреча.

– Я только что говорила с Джеком Роджерсом, – сказала Кейси. – По-моему, он собирается написать статью о передаче производства крыла Китаю и серьезных трениях в нашем руководстве.

– Ого, – отозвалась Эйлин. – Это очень плохо.

– Пусть Эдгартон встретится с ним и покончит со слухами.

– Эдгартон не общается с прессой, – сказала Эйлин. – Джон освободится в шесть. Хочешь встретиться с ним, когда он вернется в контору?

– Да, пожалуй.

– Я запишу тебя на прием, – пообещала Эйлин.

Лаборатория прочностных испытаний 10:19 утра

– Амос! – крикнула Кейси, подходя к Питерсу, роющемуся в груде железок, сваленных рядом со зданием лаборатории прочностных испытаний.

Он оглянулся и посмотрел на нее:

– Проваливай!

Амос был легендой «Нортона». Несдержанный и грубый, в возрасте около семидесяти лет, он далеко перешагнул все положенные сроки ухода на пенсию, но продолжал работать, потому что на заводе его некем было заменить. Его специальностью была полная загадок наука о сопротивляемости нагрузкам, или усталостные испытания. В нынешнее время они были куда важнее, чем десяток лет назад.

С тех пор, как началась дерегуляция, компании-перевозчики эксплуатировали самолеты намного дольше, чем следовало. На внутренних линиях летали три тысячи машин, переваливших за двадцатилетний рубеж, а через пять лет их число должно было удвоиться. Никто не знал, что будет с этими самолетами по мере их старения.

Никто, кроме Амоса.

Именно его НКТБ пригласила консультантом для расследования нашумевшего происшествия с «Боингом-737» компании «Алоха» в 1988 году. «Алоха» осуществляла внутренние перевозки между Гавайскими островами. Один из самолетов «Алохи» находился на высоте семь тысяч метров, когда внезапно отвалился трехметровый участок обшивки от входного люка до крыла. Салон разгерметизировался, одну из стюардесс засосало в образовавшийся пролом. Невзирая на взрывную декомпрессию, экипажу удалось благополучно посадить машину на острове Мауи, и ее тут же сдали на слом.

Весь парк «Алохи» был исследован на предмет коррозии и усталостных повреждений. Были списаны еще два престарелых «Боинга», а один несколько месяцев простоял в ремонте. Корпуса всех трех машин имели значительные растрескивания корпуса и иные следы коррозии. ФАВП издало Директиву о годности к полетам, потребовав осмотреть все находящиеся в эксплуатации «Боинги-737». Еще сорок девять машин восемнадцати различных авиакомпаний имели трещины в корпусе.

Контролирующие органы авиаиндустрии переполошились. Считалось, что «Боинг», «Алоха» и ФАВП внимательно следят за состоянием «семьсот тридцать седьмых»: на этих машинах раннего выпуска нередко отмечались коррозионные повреждения. «Боинг» предупреждал «Алоху», что влажный соленый воздух Гавайев «весьма способствует» коррозии.