Крылья

Человек всегда возвращается к тому месту, где когда-то зарыл кусок своей души. Он возвращается туда снова и снова, кружит вокруг, тычется, как зверь, мордой в землю, скребет лапой сверху…

Я стоял у наглухо закрытой двери из бронированного стекла и смотрел на свое родное тело, которое сейчас не смог бы разбудить даже рев реактивного двигателя. Я редко приезжал сюда, в этот закрытый для посторонних и особо охраняемый отдел клиники Уайдбека, потому что это место всегда переполняло меня тоской и раздражением. За стеклом, на кровати, обвешенное проводами и датчиками, лежало худое, болезненно-бледное тело, только отдаленно напоминающее того парня, которого я с детства привык видеть в зеркале. Лицо заросло щетиной и прикрыто кислородной маской, безжизненные руки вытянуты по швам, что там с остальной частью, укрытой одеялом, даже знать не хочу. Я никогда не страдал от недостатка женского внимания, но, боюсь, сейчас это тело вряд ли смогло бы кого-нибудь впечатлить. Пока я сам мог двигаться, бороться, жить – мое тело могло только слабо дышать и ходить под себя… Ладно, и на том спасибо. Я давно смирился с тем, что оно не в состоянии удерживать мою душу. Гораздо более тяжело было примириться с другим его врожденным пороком: неспособностью влюбиться в кого-то так, чтоб вылетели все мозги. Словно этому телу недоставало каких-то особенных нервных клеток, каких-то особенных гормонов, на которых бы росли и распускались изумительные цветы Инсаньи…

«Помнишь ту русскую красотку, тело которой мне однажды досталось? – как-то спросила Эланоидес. – Она была оперной певицей! Помню, проснулась утром, хлебнула кофе, побежала принять душ. Обычно я пою Бритни Спирс под душем, ты в курсе, ха-ха, но в тот раз… Крис, рассказываю и меня снова бросает в дрожь! Горячие струи ударили мне в спину, и я вдруг как запою! Да еще и целую арию! Оперным голосом! Арию “Цветочного Дуэта” из оперы “Лакме”, если тебя интересуют подробности. Да-да, не смейся! Божественная ария прямо в моей ванной, посреди кафеля и мочалок! Мой голос вибрировал в замкнутом пространстве, я стояла, пела и плакала от счастья, роняя на пол куски мыла… Бойфренд думал, что я совсем с катушек слетела. Не передать словами, как я скучаю по тому голосу, который тогда рвался из моей груди. Сейчас мне уже так не спеть. Хожу в оперу каждые выходные с коробкой бумажных платков. Наваждение какое-то…»

То же самое будет со мной. Я буду наслаждаться этим чувством до последнего, потом вернусь в свое родное тело, не подверженное любовной коррозии, и до конца жизни буду похож на наркомана, который ушел в завязку, но навсегда запомнил свой самый яркий приход. Как и Элли, буду помнить свою арию нота в ноту, даже когда не смогу выдавить из себя ни звука…

Я снова и снова возвращался к месту, помеченному большой красной буквой Л, бродил по кругу, как зверь, пытаясь найти лазейку. Лазейку, через которую я смог бы вырваться из ловушки этих обстоятельств и вернуться к Лике. Но выхода из этого плена не было, как я ни бился о прутья. Я не смогу полюбить ее, когда вернусь в свое тело. Моя чаша опустеет, а чаша Лики – останется наполненной до краев, и весы, которые должны быть в равновесии, перевернутся вверх дном. Что ей тогда останется? Любить того, кто не любит ее? О нет, надеюсь, Лика не готова жертвовать собой настолько. А если и отважится любить за двоих, как это пыталась сделать Катрина, то ее пыл точно поугаснет после того, как я сменю оболочку ее смазливого братца на оболочку истощавшего дистрофика. А потом уйду в прыжок в тело какого-нибудь безногого старика с Ближнего Востока… Или… да пофиг откуда. Все старики одинаково противны.

Я кружил, не находя решения. Умирая без нее, но не в состоянии сделать то, что в конце концов могло подтолкнуть ее к краю. Зачем заставлять человека прыгать с обрыва, если не сможешь поймать?

Пусть лучше ее держит тот, чьи руки никогда не разомкнутся. Кто будет любить так же легко, как дышит. Кто будет верен своей оболочке и никогда не заставит ее обнимать тело, которое она видит впервые. Единственное, чего он не сможет, этот прекрасный принц, которого я уже сосватал тебе, Лика, – это объяснить тебе, кто ты и что с тобой происходит. Но я восполню этот пробел. Прикачу к тебе однажды издалека, расскажу тебе одну старинную легенду из коллекции династии Фальконе, подарю Большую Черную Книгу, перевязанную шелковой лентой. Чем черт не шутит, привезу тебя с твоим ухажером в Швейцарию познакомиться со всеми теми, кто болен такой же болезнью. Заодно введем в курс дела твою драгоценную мать. Я сделаю все это, когда сменю тело. Когда буду чист. Когда моя Инсанья к тебе не заставит меня рухнуть к твоим ногам сразу же, как только я увижу тебя снова…