Крылья ангела

— Как это какое? — возмутился Молох, вновь отходя к своему столу и вытягивая кальян. Самоубийца по небрежному щелчку пальцев бросил отполированную черепушку и схватился за веник, зашустрив по углам, как электрометла — мадам главный секретарь сегодня отсутствовала: поправляла здоровье на Мальдивах в компании пары-тройки таких же заплесневелых старых перечниц. — Ты мой лучший специалист и мне очень даже есть дело, если тебя заметили выше. Продвижение по службе, повышение. А где сама кусочек урвёшь, там и я в накладе не останусь.

Да уж, внимателен как всегда! Хотя в иной ситуации он действительно заботливее мамы: только благодаря его заступничеству мне не подсовывают весенних заданий, все три месяца я отлёживаю бока где-нибудь в Чистилище, довольствуясь ленивыми стычками с белокрылыми, которые точно так же "не хочется, но надо" патрулируют свою территорию и временами стараются хапнуть немного нашей. Но весенняя хандра — вещь не проходящая, по крайней мере в моём случае, и столь увечных работников в нашей конторе не слишком жалуют. Хотя бы не в высших эшелонах, где подобных мне типов держат самое большое в рассыльных, но уж никак не в элите, вот-вот переступившей порог высшей иерархии. А меня пропустили, да ещё и ручки целуют при встрече. Или предлагают дружбу вот такие вот Тевтаты.

И отказывалась я далеко не всегда…

На этот раз Богдана я встретила действительно случайно — заползла на его выставку дабы подобрать ещё немного материала и к огромному своему удивлению столкнулась с ним в вестибюле. Увидев меня, он просиял и тут же отговорившись от какой-то важной тётки срочными делами, слинял ко мне. Мы чинно поздоровались и даже впервые на моей памяти не нагрубили друг другу в первые пять минут общения. Я поинтересовалась его здоровьем, он спросил как у меня дела. Всё шло просто замечательно — постно, пресно и никак. Богдан нервно кусал нижнюю губу, выискивая нейтральную, но в то же время интересную тему, я хмурилась, вспоминая последний приказ начальства и была рассеянна. Его вопрос я расслышала с третьей или четвёртой попытки, а вникла лишь с седьмой. Непонимающе похлопала ресницами, переваривая предложение поужинать. Богдан нервно перебирал пальцами, ожидая своего приговора. А в моём сознании возникла козлиная рожа Молоха, которая гаденько мне улыбнулась и царственно кивнула.

— С меня водка и закусь, — величественно решила я.

— Тогда с меня девочки и прочая развлекуха, — усмехнулся человек.

На том и расстались.

Вечер был… не скучный. Никакой водки естественно мы не пили и девочек уж тем более не звали. Зато у парня отыскалось караоке, которым мы бессовестно перешугали всех псов в округе и всех соседей по площадке. Первые выли в кустах под окнами, особенно, когда я выступала соло — ну что поделаешь, коли нечисть столь душевно выводит: "Мур-рррр-рка-ааа, а ты мо-о-ой мурьё-оооо-оноче-ее-к-ек, Мур-рррр-рка-ааа, а ты ж мо-о-ой слынё-нн-нычек…"?! Вторые скрипели зубами за стенкой или ломились в предварительно запертые двери. Никому мы разумеется не открывали и вообще отвечали, что в квартире никого нет, а у почтенных соседей глюки на нервной почве. Уважаемые горожане шли звонить в милицию, но и там их ждали сплошные разочарования — какой бы я была демонессой, если бы не подготовилась ко всему заранее?

— И ты что, все вечера вот так проводишь? — меленько хихикая поинтересовалась я, любуясь раскрасневшейся физиономией художника, только что закончившего выводить особенно гнусную, в смысле — очень грустную, балладу.

— Да нет вообще-то, — слегка заплетающимся языком ответил Богдан. — У меня здесь, если разобраться, склеп натуральный: скучно, нудно и… одиноко.

Я окинула взглядом квартиру — не такая уж маленькая, светлая и… загаженная до невозможности! К слову, ещё часа два назад всё сверкало от чистоты и стерильности, но вот явилась я — и мы как следует побуянили. Особенно старалась моя светлость, узнав, что у "Раечки" завтра как раз смена и она придёт наводить порядок.

— Если тебе тут так одиноко, почему никого не найдёшь?

Богдан нахмурился. Я тоже всё понимала и вопрос задала только по долгу службы… черти бы её побрали!

— Когда произошла авария, — неожиданно ломким срывающимся голосом сказал художник, — мне было четыре и родителей я почти не помню. Так же, как и не помню, что значит передвигаться своим ходом — я всю жизнь на коляске, а это, знаешь ли, не слишком способствует… общению. Люди всегда видят во мне калеку на колёсах и либо паскудно ухмыляются, либо жалостливо вздыхают. И мне надоело и то, и другое.

— В тебе говорят детские комплексы, — преувеличено бодро заявила я. Если честно, такая возможность вытравить из него всю душу, а я вместо того, чтоб скакать до потолка и кричать "Ура", скребу в затылке и срочно стараюсь сменить тему. — Мало ли чего не натрепят маленькие паршивцы, дети — это вообще стая волчат.

— Ну да, — зло заметил Богдан, — а их родители — матёрые волчары, чьи шепотки ещё более колючие и обидные.