Она не шла – бежала, вернее, пыталась бежать, да так, словно за ней, щелкая зубами, клешнями и хелицерами, гнались все хищники этой планеты. В сто девять лет не очень-то побегаешь, разве что насмешишь людей потешной расхлябанной трусцой, и тем не менее тетушка развивала максимальную для своих лет скорость. Никто и не думал за ней гнаться. Надевая ботинки, Трифилий с довольным видом взгоготнул, наслаждаясь зрелищем, — затем, сообразив, что тетушка вот-вот скроется в гиперкабине, рванул по пляжу наперерез и успел преградить ей дорогу.
— Здравствуй, тетя, — молвил он и сейчас же испугался. Тетушка взвизгнула, нервно оглянулась и попыталась обежать племянника стороной. Трифилий отступил и привалился спиной к дверце кабины, ликвидируя возможность побега. Нет, пусть сначала тетя объяснит, что все это значит!
— Спасибо за подарок, — сказал он. — Э… я очень тронут, тетя.
И испугался еще сильнее: панический взгляд тетушки метался по берегу, задерживаясь почему-то на верхушках пальм. Ничего особенного, кроме двух-трех восьмилапых макак, Трифилий там не заметил. А когда тетушка повернула к нему кирпичное потное лицо, Трифилию показалось, что она сейчас кинется на него и начнет, вереща и задыхаясь, отдирать его от дверцы. Говорить после бега она не могла, махала руками, глотала слюну, и до инфаркта ей оставалось полтора прыжка. Как и до инсульта, впрочем. А лицо, а кожа…
Сейчас Трифилий дал бы тетушке не сто девять лет, а все двести восемнадцать.
— В чем дело, тетя? — спросил Трифилий, твердо решивший не отходить от дверцы, пока тетушка не отдышится и не даст объяснений. — Спасибо, говорю, за подарок. Тронут. Тут райский уголок. А что это у тебя на платье? Паутина такая?
Вечернее платье тети Октавии, когда-то роскошное, и впрямь выглядело плачевно. Если бы оно только выгорело и вылиняло… Если бы глаза и обоняние не говорили о том, что тетушка не снимала это платье очень, очень давно… Но что означали эти белесые нити, во множестве прилипшие к обветшавшей ткани?
Из любопытства Трифилий потянул за одну свисающую. Нить оказалась прочной, порваться не захотела и к ткани, видимо, пристала намертво.
— Убери руки! — взвизгнула тетушка в промежутке между двумя судорожными вдохами и, подышав еще, потребовала: – Пропусти.
— Зачем так торопиться?
Тетушка мало-помалу приходила в себя. Нет, инфаркта не будет, решил Трифилий. И инсульта. Не в этот раз.
— Это… теперь… твое… — через силу выговорила тетушка, обводя рукой пляж. — Я не гощу… без приглашения…
Если за очевидной нелепостью этих слов и прятался какой-то подтекст, то Трифилий его не понял.
— Ну так я приглашаю, — ухмыльнулся он. — Пойдем, тетя, посидим на веранде, по стопочке выпьем… Вещи твои помогу собрать, да и переоденешься заодно… Представь-ка себя в таком виде на Земле, на космовокзале. Хуже Цезаря, честное слово…
Тетушка метнула быстрый взгляд вправо-влево, и взгляд этот показался Трифилию затравленным и тем более странным, что ничего опасного поблизости по-прежнему не наблюдалось. Макаки, конечно, не в счет.
— Пожалуй, — с натугой произнесла она. — Что это я в самом деле… Ну, веди в свой дом, племянник…
«Наконец-то, — с облегчением подумал Трифилий. — А то торчи тут на жаре, уламывай каргу старую, сумасшедшую…». Галантно подскочив, он согнул руку колесом, приглашая опереться, и очень напрасно сделал. С неожиданной силой тетушка оттолкнула его и рванулась в кабину. Изнутри донесся победный вопль.
Трифилий только и успел, что всунуть носок ботинка и помешать дверце захлопнуться. Сейчас же ботинок начали яростно пинать.
— Погоди, тетя! — закричал Трифилий. Его подло обманули, но не об этом он сейчас думал, а о том, что бы все-таки выведать у старой грымзы. — Стой, говорю! Туземцы – они кто? Вот эти самые макаки?
— Да, придурок! Убери ногу!
— Нет, ты постой, ты еще погоди! Они признают… — тут Трифилий затруднился, но все же нашел формулировку: – …верховные права владельца этой звезды с планетами? Они что, правда людей уважают?
Тетушка чуть-чуть приотворила дверцу, но лишь для того, чтобы злобно пнуть Трифилия в коленку. Охнув, тот убрал ногу.
— Боготворят, — донеслось до него, и дверца звучно захлопнулась. Через секунду на ней загорелась надпись «свободно».
Ругаясь, Трифилий вошел. Тети Октавии в кабинке не было.
В бунгало кто-то успел побывать. Расхристанная постель оказалась аккуратнейшим образом заправлена, пол – выметен. Свежепротертые окна сияли чистотой. Кто-то прибрал скорлупу съеденных плодов, беспечно брошенную Трифилием на пол, и тщательно затер несколько пролитых капель вина. Занавески, циновки, ковры – все в образцовом порядке. Бунгало, если его сфотографировать с любой точки изнутри либо снаружи, годилось в рекламный буклет «Вкуси негу с нашей турфирмой». Горка пальмовых орехов на веранде увеличилась как минимум вдвое.