Крылья черепахи

Он вздохнул и принялся завтракать. По счастью, самого худшего не случилось: мякоть не протухла на жаре, утратив лишь сочность и отчасти вкус. Не деликатес, но все же еда.

Обеда у него не было. Ужина – тоже.

Кошмар продолжался три недели. В пик жары температура внутри бунгало достигла сорока пяти градусов, несмотря на все старания трудяги-климатизатора. Днем Трифилий пытался спать, ночью слушал кошачьи концерты обнаглевших туземцев, под утро выходил на промысел. Иногда ему удавалось добыть за одну вылазку четыре, а то и пять орехов. Бывало и так, что он оставался голодным.

От скуки он пробовал читать тетушкины книги. Одна из них, «История религий», была не электронной, а раритетной, бумажной, в потрепанном переплете. В самом начале книги среди замасленных, захватанных руками страниц, повествующих о религиях примитивных, торчала закладка. До середины, а тем более до конца книги тетушка явно не добралась – иные страницы даже не были разрезаны.

С непривычки к чтению Трифилий начал с разглядывания картинок, но вскоре удивил сам себя, буквально впившись в текст. Выходило, что у диких племен отношения с богами строились по принципу «ты мне – я тебе». За удачу на охоте, за урожай и прочие радости дикарской жизни – поклонение и подношения, иногда в виде обмазывания кровью и жиром изображения божества (Трифилия передернуло); за невзгоды же племя лишало нерадивых богов еды, а случалось, и лупило… Наказывало, короче. Во многих примитивных религиях понятие кощунства было очень смутным, а в иных отсутствовало напрочь.

Так вот что означало поведение макак! Хорошо еще, что водопровод не испортили. Хотя тут, наверное, артезианская скважина прямо под фундаментом – ручей-то весь выкипел…

В первых лучах следующего утра, двадцать второго с начала затворничества, Трифилий, выскочивший, как обычно, на фуражировку, первым делом проорал в горячий туман:

— Я не бог! Слышите, вы! Эй, макаки, я вам не бог! Я все наврал!

Он без помех добыл три ореха, а, когда возвращался в бунгало, наткнулся на туземца. Совершенно лысый зверек поднял одну из восьми лап и строго указал ею на Трифилия.

— Ты – не бог?

— Никакой не бог! — с жаром подтвердил Трифилий. От пота у него щипало в глазах, а руки были заняты орехами.

— И не хозяин?

— Хозяин. Владелец этого солнца и этой планеты, а значит, и твой, макака. Но не бог.

Казалось, зверек задумался – впрочем, очень ненадолго.

— Ты, — сказал он раздельно. — Хозяин. Ты. Бог. Лжешь. Плохой. Жарко. Злой бог.

— Так, да? — заревел Трифилий, замахиваясь драгоценным орехом. — А вот пришибу тебя, тогда узнаешь, какой я бог…

Взбив ногами фонтанчики песка, зверек мгновенно исчез в тумане. «Злой!» – чирикнуло оттуда.

Двадцать третий день принес облегчение: прошла большая гроза, и, хотя воздух в бунгало к вечеру накалился до сорока, дышать стало легче. Утром двадцать четвертого дня Трифилий припозднился с выходом на сбор орехов, вернулся в бунгало после восхода солнца, избежав ожогов и теплового удара. Никто не пытался на него напасть. Еще через двое суток он попробовал искупаться в море – вода была горячая, но все же не кипяток.

На следующий день он нашел на веранде два ореха.

Через неделю было все еще жарко, особенно после полудня, но утром и после захода уменьшившегося в размерах солнца – вполне терпимо. Подношения от туземцев с каждым днем увеличивались. Однажды Трифилий, вернувшийся с купания, застал зверьков за приборкой жилища. Работа двигалась к концу: навалившись вдесятером на присохшую к полу веранды безобразную корку от пролитой барды, паукомакаки счищали ее с поразительной ловкостью. При виде владельца планеты они распластались ниц.

— Бог, — чирикнул один туземец, лысый и розовый, с сиреневыми пятнами подживающих солнечных ожогов. — Добрый. Пожалел.

Трифилий хмыкнул и прошел в гостиную. Там все сияло чистотой. В спальне – тоже.

Зверьки не расходились.

— Ну, чего вам еще?

— Прохлады. Мало.

— Ждите, — с приличествующей божеству важной неторопливостью сказал Трифилий. — Будет вам прохлада. Скоро.

В тот же день на веранде появилась новая горка орехов – на сей раз не высушенных солнцем, а прежних, с изумительно нежным вкусом. Где туземцы их хранили, осталось загадкой. Не иначе пережидают жару в пещерах, решил Трифилий, объевшийся и осоловевший. Только ночью выходят… пакостить несговорчивому божеству.

Жизнь снова налаживалась. Иссохшие, скрученные винтом пальмовые листья давно рассыпались в прах, вместо них с дивной быстротой росли новые, радуя глаз свежей зеленью. После буйного цветения на пальмах появились молодые орехи, вяжущие рот, но съедобные и с каждым днем становящиеся вкуснее. Ручей вновь пробился из песка и зажурчал, а климатизатор не надоедал по ночам гудением.