Крылья черепахи

— Хозяева, — сказал Борис Семенович с обреченностью в голосе. — Настоящие хозяева нашей планеты. Они там, внизу. — Он несколько раз с силой ткнул негнущимся пальцем в крышку стола. — Там, глубоко под корой, в мантии. Их волосы – рудные жилы, их шаги – дрейф континентов, их гнев – катаклизмы почище взрыва Кракатау. Нам такие катаклизмы неизвестны, исключая, может быть, всемирный потоп. Кракатау – это просто кто-то из них чихнул, если привести их физиологию к человеческим понятиям. Чих – и тридцать тысяч человек как корова языком слизнула. А ведь в то время хозяева нас, вероятнее всего, вообще еще не замечали, а если и замечали, то не придавали нам никакого значения. Подумаешь, ползет по крыше букашка, и пускай себе ползет, раз вреда от нее никакого… Я думаю, они обратили на нас внимание лет сорок – пятьдесят назад, а может быть, даже позже. Они медленные. Что они подумали о нас, о наших шахтах, о химии, о ядерных взрывах? Я скажу что. Неизвестно откуда на крышу их дома прилетели очень вредные букашки и мешают жить. Прогрызли крышу и обгадили. Что с ними делать – дустом их? Можно и дустом. А можно как следует ударить по крыше палкой и согнать с нее букашек – пусть летят себе, откуда прилетели. — Борис Семенович рыдающе хихикнул и полез в карман. В его ладони на миг сверкнуло что-то пронзительно-зеленое и снова спряталось. — Пусть даже уносят вот это… Или, скажем, подогреть крышу, поджарить букашкам лапки. Вот только куда мы улетим, когда нам станет жарко? Как мы объясним хозяевам, что это и наш дом тоже? Они нас слушать не станут, а если и станут, то нипочем не поверят: со своим-то домом так не обращаются. Вот с чужим – сколько угодно…

Закрываясь рукой, Феликс подмигивал мне. Матвеич сидел с разинутым ртом. Снулый налим, то ли отравленный, то ли, напротив, экологически чистый, был прочно забыт. Зря Матвеич сюда зашел – его рыбацкий триумф оказался скомканным.

— Так что же будет? — спросил я, потешаясь про себя. — Катаклизмы, что ли? Повсеместные землетрясения, да?

Борис Семенович сморщился, соображая.

— Может, и землетрясения. Если бы только землетрясения…

— Вообще-то что-то похожее я читал, — перебил я, — только не помню где. У Конан Дойля, что ли?

Феликс в третий раз пнул меня в лодыжку, надо сказать, довольно чувствительно и совершенно напрасно: Борис Семенович был поглощен только собой и своим монологом. До моих замечаний ему не было никакого дела.

— Они не захотят нас убивать, — произнес он. — Им надо лишь одно: заставить нас убраться отсюда, для чего они сделают нашу жизнь на планете невыносимой. Как – не знаю. Но они найдут для нас репеллент, в этом нет сомнений… И на меня найдут, и на тебя… и вот на него… На всех…

— Мой налим не отравленный, — с вызовом и обидой сказал вдруг Матвеич. — В Радожке, едреныть, вода чистая.

Борис Семенович его не услышал. Качнувшись вперед, он промахнулся рукой мимо стакана и неминуемо упал бы лицом на столик, если бы мегапитек Рустам не поймал его за плечи и не поставил стоймя. Борис Семенович всхлипнул и обмяк. Как видно, телохранителю такое состояние босса было хорошо знакомо. Не дрогнув ни единой лицевой мышцей, он ловко подхватил Бориса Семеновича под мышки и, преодолевая слабое сопротивление, повлек его прочь из-за стола. Одновременно в его громадной лапе оказался початый «Наполеон» и стакан.

Феликс ухмыльнулся. Матвеич дернул кадыком, покряхтел и, ничего не сказав, встал с недовольным видом, повесил на плечо свой пенопластовый ящик, забрал налима и отбыл, оставив на ковровой дорожке мокрые следы. Одновременно хлопнули две двери – в третьем номере и входная. Стало слышно, как наверху Надежда Николаевна монотонно пилит Инночку.

Н-да… Посидели.

— Ну и как вам Борис Семенович? — с любопытством спросил Феликс. — По-моему, любопытный фрукт. Между прочим, он впервые до нас снизошел. Должно быть, вы, Виталий, ему понравились. Понаблюдайте, пригодится. Личность, не лишенная колорита.

— По-моему, шизофрения у него не вялотекущая, — сказал я.

Глава 4

В шесть часов утра сцена поединка в вертолете, кружащем над Останкино, с последующим выбрасыванием из машины одного второстепенного персонажа, была закончена. Я закруглил абзац словами: «Он видел, что падает в пруд возле телецентра, и сумел войти в воду «солдатиком». Успел ли он в последнюю секунду падения заметить, что глубина пруда в том месте не превышала метра, — осталось неизвестным», — сбросил наштампованный кусок на жесткий диск и подул на онемевшие пальцы. Писать дальше не было сил.

Я закурил и с отвращением посмотрел на остывший остаток кофе в кружке. Будь сейчас передо мной не этот растворимый эрзац, а настоящая арабика, притом сваренная по всем правилам, — и тогда он бы меня не обрадовал. Которая же это кружка за ночь? Не помню, да и не важно.

Главное – дело пошло. За вчерашний день и сегодняшнюю ночь я двинул текст вперед со стремительностью танкового прорыва. Несколько сумбурно, ну да это ничего. Потом поправлю, если найду время.