Крылья для ангела

Там, как и в Москве, собрались люди. Они ждали катастрофы, словно Чулков был обычным человеком и с таким устройством на плечах умел только падать. Тогда он поднялся на ноги и попробовал поработать крыльями.

Вот будет номер, если они уже выработали свой ресурс, подумал он. Но крылья исправно и даже как-то радостно заходили за его плечами, и он понял, что воздух опять становится упругим, как это уже было с ним дважды.

Полет удавался с самого начала. Крылья держали его, словно он парил в теплой, прозрачной, мягкой воде. Он мог делать что угодно - опускать голову, лететь боком, попробовал даже двигаться вперед ногами... И было совсем не холодно. Все тело опять переполняла энергия, пот пропитал футболку, надетую под крылья, будто он не летел, а дрова рубил.

Толпа внизу кричала, кто-то пытался даже орать в мегафон, но эти люди были далеко, не то что на Красной площади. И потому он пролетел мимо, абсолютно не обращая на них внимания. Потом промелькнула набережная, Сена, на которой по случаю его перелета не было ни одной баржи. Он всегда видел в фильмах, что Сена буквально забита баржами, что они тут как спинки булыжников на мостовой и бывают даже прижаты друг к другу, но сегодня их не было вообще.

Сегодня под ним сверкала гладкая вода одной из самых известных в мире рек. И он был этому рад, хотя уже начинал уставать. Но, с другой стороны, до берега оставалось недалеко, а запас высоты у него был солидный. И если есть высота, значит, все будет хорошо. Вот еще суметь бы поднырнуть под провода, которые натянуты вдоль набережной...

Тогда-то и прилетела пуля.

Выстрел Чулков услышал уже потом: должно быть, звук в самом деле распространяется слишком медленно в воздухе Франции. Пуля была из довольно большого ружья - наверное, из таких можно бить слонов в Африке, - и направила ее верная, умелая рука. Вот только, подлетев к Федору метров на пять, пуля замедлилась, расплющилась, словно врезалась в непреодолимую преграду, хотя никакой преграды не было, и уже боком ударила его по ребрам, вызвав мгновенную тупую боль.

Чулков почувствовал, как его ребра ломаются, будто стеклянные, как осколки впиваются в легкие, не давая дышать... Но выхода у него, конечно, не было. Нужно было лететь дальше.

Чулков чуть вильнул в воздухе и увидел, что на набережной кто-то с кем-то дерется, кто-то кому-то крутит руки, все кричат и даже операторы снимают уже не его, Чулкова, а тех, кто в этой драке участвует.

Федор удачно поднырнул под провода и упал в вытянутые руки людей из толпы, почти смирившись с тем, что ему тут же начнут отламывать крылья. Но это приземление оказалось на удивление удачным - никто ему крылья не отломал, даже не попытался выдернуть ни одной пушинки.

Его приняли мягко, подержали в воздухе, поставили на мостовую и стали осторожно, как-то даже любовно поглаживать. Конечно, его тут же окружили полицейские, один даже принялся орать на людей из толпы, но это Чулкова уже не касалось. Свою работу он сделал и теперь мог опуститься на плиты авеню де Нью-Йорк и просто сидеть, разбросав руки с крыльями, как птица. Что он, собственно, и сделал.

В больнице за ним был уход, какого он даже не предполагал в больницах-то. И что характерно: ведь чужие люди, а улыбались, говорили "пожалуйста", иногда извинялись. Его и кормили по желанию дочери едой из ресторана, и телевизор у него был в полстены, и газеты с журналами - на любой вкус и на любом языке.

А стоило ему разок заикнуться, что он хотел бы послушать музыку, как ему притащили такой музыкальный центр, о марке которого он даже не слышал, - "Маранц". И стоил этот центр бешеных денег, как ему сказала дочь, "Сони" или "Самсунг" с ним и рядом не валялись.

Звук у центра в самом деле оказался приятным. Вот только Чулкова смущало, что это стоит так дорого, но жена сказала, что дочь подписала с фирмой по производству музыкальных центров контракт на рекламу и всю аппаратуру поставили бесплатно. Обрадовавшись, Чулков и компакт-дисков набрал, сколько хотел, и все свои самые любимые, из молодости. И "Супертрэмп", и Майка Олдфилда. Не забыл, конечно, классику - "Битлз", "Лед Зеппелин", "Дип Пепл".

Но больше всего ему нравилось, конечно, смотреть телик. А там только про него и говорили. И еще немного про этого дурака-ирландца, который в него стрелял. Оказалось, мальчишка был из ирландских республиканцев и требовал кого-то там освободить. Но Федор-то знал, что парню просто хотелось прославиться. И ему досталась какая-то толика славы. Но настоящая слава свалилась, конечно, на Чулкова.

Фокус был в том, что на какой-то ультрарапидной съемке, которую делали, как выяснилось, очень серьезные дяди, было хорошо видно, как плющится пуля, как она теряет устойчивость и как, вместо того чтобы пробить сердце Чулкова, всего лишь ломает ему ребра.