Крылья Кхарту

В те времена мне, будущей царице, позволяли присутствовать на церемониях, проводимых в храме. Меня учили царствовать. Это тогда я в первый и последний раз дотронулась до священного камня, который отец носил оправленным в белый металл на правой руке. Камень был похож на небольшое птичье яйцо голубого цвета. И магическая глубина камня, свет отцовских глаз и бездна колодца сливалось в единое созвучье временного портала. Там был вход и выход этого мира. Тот безумный холод промежутка времени я помнила всю жизнь. Холод от камня, леденящее звучание которого прошло через мою руку и мое сердце. Я тогда не отдернула руку, а так и стояла, глядя в глаза главному храмовнику. В моём сознании с огромной скоростью пронеслась цепь моих воплощений, и не только на этой планете. И это был миг и бесконечность одновременно, темнота и свет, леденящий жар. Мне не было страшно, мне не было больно, мне было никак. Меня просто не было. А был полет сознания, в полете и движении, остановка в невесомости.

Тогда, в тот день, главный храмовник, взяв меня на руки, отнес к дворцовому входу и поставил на колонну. Глядя через сердце прямо мне в душу, проговорил: «У тебя, как ни у кого, есть сила и умение выходить из переходов черных временных порталов с непомутненным рассудком, запомни это навечно».

Это были первые слова, сказанные им лично для меня.

— Ты когда-нибудь снимаешь этот камень? — спросила я у него.

— Нет, когда я его сниму — это будет означать, что я исчерпал все свои возможности для убеждения тебя.

Он поклонился мне, маленькому созданию, стоящему на колонне, и ушел неслышной, скользящей походкой. А я простояла до заката, глядя на солнце, не шелохнувшись. С последними его лучами я уснула, свернувшись, как кошка, а проснулась от света луны, но уже в своей постели.

И теперь, глядя через пространственные отражения, я вижу, как боль из моего тела, из моей структуры сочится по связующей нити сознания в ум и тело верховного храмовника и любимое и почитаемое мною существо все больше погружается в мою боль, впитывая её в себя. Я чувствую, как от боли холодеют его руки и лицо, сжимается сердце, учащается дыхание.

Вспоминаю. Вспоминаю. Столб. Тело маленькое... мелькание каких-то лиц, событий, полоски эмоций, моих и чужих. «Вспоминай, вспоминай», — собирая волю — собираю память. Вот уже восприятие пространства становится устойчивым и я вхожу в новый объём памяти.

Я царица в полном парадном одеянии, которое указывает на законную власть, положенную по закону перворождённым. Гибкое и сильное золотистое тело, золотая, прошитая серебром одежда и одновременно непричастность, непривязанность к телу и к положению. Лёгкое, волшебное состояние! Но при этом присутствует несгибаемое намерение держать свою линию. Наблюдаю, как я иду по множественным переходам, ступеням и снова переходам в резиденцию Верховного Жреца. Вспоминаю, что на этой встрече настояла я, и что откладывать решение беспокоившего меня вопроса я не могла себе позволить. Мне было важно решить проблему, о которой умалчивать было уже невозможно — это о брате. О моем брате, о том, которого привезли из Египта якобы девочкой. Ему исполнилось уже девятнадцать лет, и все во дворце считают его женщиной и готовятся к посвящению и передачи власти одной из окраинных областей нашей территории. Вот и пришло время всем придворным моралистам повеселиться, как быть мне? Вынести это на совместный совет? Это будет потрясением для государства. Начнутся ненужные разговоры, досужие вымыслы, поползут сплетни. Это всё внесёт сумятицу в умы людей, а там и до крупных волнений недалеко!

Допустить посвящение я не могу, а время уже упущено, и я считаю это попустительством со стороны моего отца, ведь он ведал обо всём, что происходило в государстве, и должен был предвидеть такой исход, но не принял никаких мер. Я пришла на встречу с полным намерением отстоять свою позицию и обвинить Верховного Жреца в попустительстве. Я чувствую свою силу и уверенность. И по полному праву требую принятия жестких мер к брату, называемому Акхипотоменой. У меня единственное решение — выдворить это посмешище за пределы моего царства. И я хочу, чтобы это было не только мое решение, но и одобрение со стороны совета жрецов

Отец ожидал меня, стоя на открытой западной террасе. Он обернулся, услышав мои торопливые шаги. Жестом предложил присесть за овальный стол, стоящий на средине. Внимательно посмотрел мне в глаза, положил руки на стол.

— Ты стала характером очень похожа на мужчину. Несгибаемая воля — это хорошо, но для воина, а ты правительница народа Ахи, тело дано тебе женское, и оно гармонично проводит тот поток, который предназначен для сохранения гармонии именно женской, гибкой структуры пространства. А ты пытаешься совместить два разнонаправленных потока. Целесообразно ли это? — отец смотрел мне в глаза и жестом успокоил волну уверенности в своей силе и правоте, которая всколыхнула мой ум.

— Брат стал посмешищем.