Крылья мужества

Он воткнул в шапку свои перья, удальски надел ее набекрень, положил хлеб на траву и, вооружась своей толстой палкой с железным наконечником, пошел прямо навстречу портному с твердой решимостью так отколотить врага, чтоб у того навсегда пропала охота преследовать его. Однако, когда он очутился лицом к лицу с портным, сердце у него сильно екнуло, и он чуть было не убежал. Но в ту же минуту он вытянул руки, воображая, что это крылья мужества, и очень проворно и ловко завертел палкой. Портной попятился шага на два.

— Ах, да это мой маленький ученик, — проговорил он с приятной улыбкой. — Хромуша, голубчик, ты верно не узнал меня? Ведь я твой друг. Я не имею против тебя никаких дурных намерений.

— Неправда, имеете, — возразил Хромуша. — Вы хотите отнять у меня мои перья. Я знаю это.

— С чего ты взял? — вскричал портной в изумлении. — Кто мог тебе сказать это?

— Должно быть, духи, — отвечал Хромуша, стоявший в воинственной позиции на большом камне на краю дороги; услыхав слово “духи”, Тяни-влево побледнел и задрожал, так как был твердо убежден в их существовании.

— Ах, какой же ты сердитый, голубчик! — проговорил он; — ты скажи мне только, где гнезда квикв, у которых такие славные перья. Я больше ничего от тебя не требую.

— Их гнезда в таком месте, — отвечал Хромуша, — куда могут летать только птицы да духи. Это значит, что я вас не боюсь, и если вы все еще затеваете против меня какие-нибудь козни, я вас унесу туда, куда квиквы уносят морских раков, и сброшу вас оттуда в море на самое дно.

Хромуша был так зол на портного, что сам не помнил, что говорил; но Тяни-влево вообразил, что Хромуша продал свою душу черту, он пробормотал что-то сквозь зубы и пустился улепетывать со всех ног обратно в Виллер. Хромуша, сам не веря себе, что одержал такую блестящую победу, пошел в кустарник, где захватил свой хлеб, и убежал в пещеру.

— Конечно, — говорил он вслух сам с собой — он чувствовал непреодолимую потребность говорить, — теперь я ничего больше не буду бояться, и никто не уведет меня туда, куда я не хочу идти. Я теперь свободен, если это дух моря даровал мне мужество, то я не хочу утратить его дара. Теперь, — продолжал он рассуждать, — я стану еще искать перья этих чудных птиц, которым все люди завидуют. Когда я наберу много перьев, я продам их и пойду скажу отцу: “Теперь мне не нужно быть портным: ничего, что я хромой, я могу в один день приобрести больше денег, чем мои братья в целый год”. Отец будет доволен и позволит мне жить, как я хочу.

Пустыня показалась ему очень приятной. Он был так рад, что у него был хлеб, да еще к тому же такой вкусный, что он в этот день ничего не ел, кроме хлеба. Прежде его несколько тревожила мысль, чтобы не пришлось ему насидеться голодным, равно и мысль о необходимости каждый день промышлять себе обед на морском берегу. Теперь же он был вполне уверен, что в состоянии ходить везде, куда ему вздумается, без страха и покупать все, что захочет; в нем разыгралось самолюбие. Теперь он не хотел уже довольствоваться только маленькими птичками и маленькими рыбками, ему захотелось иметь предметы роскоши и добыть такие перья, которым позавидовали бы все жители в окрестностях, а жадный портной умер бы с досады.

На следующее же утро он совершил мудреный и опасный подвиг. Еще до рассвета он полез на вершину, пробираясь между высокими остроконечными утесами и шагая через глубокие расщелины так ловко и осторожно, что не разбудил ни одной птицы. Взобравшись, наконец, на вершину, он потихоньку прилег на склон, так что мог за всем наблюдать, и лежал неподвижно. Он очень удивился, приметив развалины, которых прежде не замечал. Здесь была когда-то караульня, то есть то, что нынче называют береговым телеграфом: такой телеграф находится теперь в другой части этих же самых дюн. Он служит для того, чтоб видеть все происходящее на море и чтоб передавать предостережения. Около того места, где лежал Хромуша, стоял прежде простой шалаш, построенный с той целью, чтоб воспрепятствовать краже морской соли, составлявшей тогда отрасли контрабанды, которою промышляло много удальцов.

Шалаш обрушился вместе с частью большой скалы, но от него уцелела еще часть остова с кой-какими досками. Развалины эти служили отличным приютом для птиц, которые любят сидеть на насестах. Квиквы большие охотницы до деревьев, но запуганные в окрестных лесах промышленниками, торговавшими их дорогими перьями, поселились во множестве в этом давно забытом и недоступном для глаз убежище. В некотором расстоянии от того места, где обрушилась скала, образовался род небольшого болота, и кроме квикв переселилась туда целая колония других водяных птиц.

Понятно теперь, отчего существовала пещера и окошечко, пробитое внизу в стене. Караульщики были обязаны жить на вершине скалы в шалаше, но там было опасно, и они тайком от начальства устроили себе жилье в пещере, где были лучше защищены от морского ветра; отверстие в стене пробили они затем, чтобы не взбираться на вершину скалы для наблюдений.