Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

Добронрав сделал шаг вперёд. В ушах бухало сердце, заглушая все прочие звуки. Рука вдруг налилась тяжестью. Кое-как подняв её, боярич протянул сестру плетью по спине. Колыхнулась рубаха, от неё брызнули капли. Любима выгнулась и зарычала. Потом снова сгорбилась и закрыла лицо руками.

Добронраву отвесили подзатыльник.

– Что это за хрень, мать твою? – проорал отец прямо ему в ухо. – Нормально бей. Мужик ты или дерьмо, в конце концов?!

Судорожно хватая ртом воздух, Добронрав взмахнул плетью снова. Удар. Тонкую ткань рубахи разорвало. Края тотчас прилипли к мокрой спине и пропитались кровью.

– Вот так! – довольно сказал Велюра. – Вот так. Давай, сын.

Это был третий удар, но отец посчитал его за второй, поскольку первый его ничуть не удовлетворил. Потом четвёртый, пятый.

Добронрава мутило. Несколько раз у него к горлу подкатывал горько-кислый ком, который мальчишка всякий раз проглатывал обратно. У парня разболелась голова. Руку, в которой он держал плётку, стянуло судорогой, поэтому пришлось переложить оружие.

Десятый, одиннадцатый удар.

Любима стоит на коленях по локоть в холодной грязи. Она дрожит от холода, боли, от напряжения, из последних сил держится, чтобы не упасть лицом в грязь. Рубаха на ней разорвана в нескольких местах, свисает окровавленными ошмётками с боков. Голая спина пузырится горячей кровью, от неё валит пар. Неровные рваные края ран разваливаются, как земля после пашни.

Добронрав продолжал бить. Крест-накрест, как в учебном бою. С каждым разом всё быстрее и быстрее. В голове ощущение, будто кто-то вставил соломинку и дует туда, дует. Воздуха уже столько, что она вот-вот лопнет, а он всё дует и дует. Перед глазами всё плывёт. В ушах звон. Добронрав всё ещё слышал, как кричит Любима, но её голос доносился до него как будто издалека.

Добронрав бил и бил, с каждым ударом всё сильнее входя в раж. Внезапно мальчишка почувствовал напряжение в штанах, как его отвердевший член упёрся в грубую ткань портков. Бояричу сделалось так стыдно, обидно, и в то же время его охватила такая ярость, что мальчишка заорал. Но не посмел остановиться.

Добронрав ревел диким зверем и в безумном исступлении колотил свою родную сестру, которая всегда была ему ближе всех, в какое-то время мальчишка даже считал её своим другом. Теперь он был её палачом.

Он бил и бил, не видя уже ничего перед собой. Мир померк, исчез. Кругом не было ничего. Только рука, которая, как заведённая, чертила плетью кресты перед собой.

Кто-то подбежал, отнял плеть. Кто-то бил его по плечу. Кто-то прижимал голову мальчишки к своей груди, которая пахла костром и сталью. Кто-то что-то ему говорил. Добронрав ничего не слышал. Он продолжал орать и биться в истерике. Когда в руке не стало плети, мальчишка принялся бить кулаками в разные стороны, сам не понимая, что он делает и зачем.

Ратибор отвёл его в терем и завернул в плед. Мальчишка охрип, но ещё долго кричал, пока его истерика не перешла в тихий, почти беззвучный плач. Воин пытался напоить послуха травяным сбором, потом вином, но Добронрав не реагировал ни на что.

Внешний мир для него перестал существовать.

Потом Добронрав потерял сознание и проспал до самого утра. А утром у него начался жар и бред.

Глава 7

Их приволокли в просторное помещение. Оба долго находились без сознания, но Азарь первым пришёл в себя. Он открыл глаза и некоторое время водил ими туда-сюда, пытаясь вспомнить, что случилось, и понять, где находится.

В помещении царила пустота – ни мебели, ни ковров, ни дверей, ни даже окон. В последних, правда, не было особой необходимости: стены целиком состояли изо льда. Или хрусталя. Но всё-таки больше походили на лёд. На скользком полу что-то вроде инея. Только вот он совсем не холодил.

Азарь устало потёр лицо, а потом рывком сел. Зажмурившись от внезапно нахлынувшей дурноты, он посидел так некоторое время, приходя в себя, а потом встал и бросился к Дугину.

Старый философ лежал без сознания, но по крайней мере он был жив. От его мерного дыхания из ноздрей струился едва заметный пар.

– Эй, Луги, – позвал его Азарь. – Ты там как? Жив?

Как и следовало ожидать, Лугин ничего не ответил. Азарь принялся тормошить его и бить по щекам, но учитель казался лишь безмолвной куклой. Ересиарх принялся разминать особые точки на голове и мочках ушей Лугина Заозёрного. Не всегда, но довольно часто воздействие на эти точки помогало привести в чувства человека в глубоком обмороке.

Сейчас это не сработало.

Тогда Азарь подбежал к стене. От неё исходил небольшой холодок, и только. Ересиарх ударил кулаком, но ничего не добился. Он ударил снова – с тем же успехом. Потом Азарь разбежался и врезал по стене ногой со всей силой, на которую только был способен. Боль пронзила ногу и отдалась во всём теле, человека отбросило назад на несколько шагов, а треклятая стена осталась невредимой.

Прихрамывая, Азарь снова подошёл к ней и постучал. На этот раз так, как стучат в чью-нибудь дверь – костяшками пальцев.