Крылья Победы

После этих слов я уже не смог усидеть на КП. Оставив за себя начальника штаба, сел на По-2 и немедленно вылетел в Елец.

Голубое небо кажется безбрежным. Лечу и думаю: «Ну и задам же я перцу Самохину и комдиву Китаеву!» Час тому назад уверяли, что нельзя вылетать, а здесь, оказывается, солнце светит. Подлетаю к окраине города Картина резко меняется: дома и дороги внезапно скрылись за густой пеленой поземки. Из нее торчат только верхушки деревьев, посаженных у границы летного поля.

Самолет мой был на лыжах. Поскольку я хорошо знал расположение аэродрома и взлетной полосы, решил садиться, ориентируясь по верхушкам деревьев. Нырнул в непроницаемые метельные белила, приземлился буквально на ощупь.

На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По-2, но решили: садиться он не будет и уйдет обратно. Я порулил к лесу, зная, что там находятся КП и землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно. У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки он находился здесь в ожидании вылета. Меня он по-дружески пожурил:

— Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?

Я ему также по-дружески признался, что с воздуха погода показалась мне лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.

После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.

— Нет! — твердо ответил он.

Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.

На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:

— Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание на вас наложил!

Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.

— Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не погибли. Вот что я ценю в руководителе.

А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и подготовки к летним боям.

В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные части. 30-й гвардейский авиаполк расположился на аэродроме Чернава у города Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».

Когда я прилетел туда, меня встретил майор — командир полка. Смотрю: лицо очень знакомое. Вспомнил: ну конечно же это Иван Михайлович Хлусович. В 1941 году он был заместителем командира 187-го полка 46-й дивизии. Вместе мы действовали на правом крыле Западного фронта. Был случай, когда Хлусович сел на аэродроме, занятом гитлеровскими танками. Однако боевой летчик сумел отбиться от врага и улететь.

Вижу — и он меня узнал. Поздоровались, обнялись, как старые боевые друзья.

— Ну как «кобра»? — спрашиваю у него.

— Ничего, — отвечает, — удобная машина, а как поведет себя в бою — посмотрим, еще не воевали на ней.

Я рассказал Хлусовичу о воздушной обстановке. Потом мы вместе составили план подготовки летчиков к боевым действиям в этом районе. Договорились, что сначала они облетают передний край и изучат район с воздуха.

На следующий день на командный пункт доложили, что первая эскадрилья «кобр» поднялась в воздух. Она облетела всю нашу фронтовую полудугу и возвратилась на свой аэродром. Позже сообщили: вылетела вторая эскадрилья.

Позвонил командующий 65-й армией генерал Батов. Мы с ним подружились на Сталинградском фронте.

— Надо мной, — говорит, — ведут бой немцы с немцами.

— Не может этого быть!

— Я же знаю свои самолеты, — настаивает он, — тут «мессеры» «мессеров» колотят.

Вспомнил я про эскадрилью «кобр» и объясняю:

— Это, очевидно, наши «кобры» с «мессерами» дерутся. Новые самолеты нам недавно прислали. Вы их еще не видели. Эскадрилья облетывает район. Значит, встретилась с немцами и ведет бой.

— Ну ладно, — соглашается Батов, — бой продолжается.

Через некоторое время опять раздается телефонный звонок. Батов сообщает радостным голосом.

— Сбили два «мессера». Я уже разобрался, где наши и где чужие.

Я поблагодарил Павла Ивановича за добрую весть.

А через некоторое время Хлусович доложил, что из полета не вернулись две «кобры». Видимо, это те машины, которые Павел Иванович принял за «мессеры». Стало жаль, что в первом же полете мы потеряли два самолета. Звоню Батову: