В июле начались налеты гитлеровской авиации на Москву. В первые дни на заводах рабочих выводили из цехов в укрытия, чаще всего в щели. В цехах и на крышах оставались дежурные, чтобы гасить зажигалки и вести огонь по фашистским самолетам из крупнокалпоеркых пулеметов. Всякий раз теряли драгоценные рабочие часы. п. естественно, задерживался выпуск продукции. Вскоре все убедились, что к Москве удается прорваться немногим самолетам, и то не всегда, поскольку их встречали на дальних подступах ночные истребители и зенитная артиллерия. Ущерб от налетов был не так велик, а потери в выпуске продукции ощутимыми. Заводские коллективы решили: не прекращать работу во время воздушных тревог. За всю войну на московских заводах от фашистской авиации урон был минимальным, хотя на картах вражеских летчиков эти предприятия значились как объекты особой важности.
С началом налетов на Москву меня стали вызывать на станцию метро "Кировская". Сюда во время воздушной тревоги перебирались члены Политбюро. Вначале я думал, что меня вызывают для докладов. Вопросы почти всегда находились. Но иногда никаких вопросов не возникало, и я понял, что меня просто переводят в безопасное место, так как в наркомате убежища не было.
В один из таких приездов Сталин, обращаясь к А. А. Андрееву и показывая на меня, заметил:
- Вот авиационная промышленность, несмотря на трудности, вызванные войной, работает ритмично, как часы.
Услышать это, конечно, было очень приятно. Однако уже скоро мы лишились поставок авиалеса и авиафанеры, а также дельтадревесины с предприятий, расположенных в Белоруссии и Ленинградской области. Если принять во внимание, что авиалес был у нас одним из основных материалов, можно представить, как много новых трудностей возникало только с этим вопросом. Выручало то, что на заводах и в целом в авиапромышленности был создан значительный запас различных материалов, что позволяло какое-то время работать независимо от заводов-поставщиков.
Вспоминая то время, думаю, что мы, безусловно, не все предусмотрели, не во всем подготовились к войне так, как следовало. В частности, не сдублировали основные базы снабжения. Нельзя сказать, что это совсем не делалось. Кое-что делали и в этом направлении, но завершить все не успели. До войны был создан на Урале завод авиационных лакокрасок. Там же строился завод резинотехнических изделий. Начали заготавливать авиационную древесину на Кавказе и в других местах. Но, как показал ход войны, не все.
Почему некоторые вопросы, поднятые на совещании в Госплане СССР и в Наркомате авиационной промышленности возникли лишь тогда, когда война уже началась? С сожалением приходится констатировать, что никто из нас не предполагал, что война грянет так внезапно. Никто не мог предположить, что очень скоро мы лишимся почти половины европейской части страны, важной в экономическом отношении. Настрой был совсем иной. Кто мог подумать, что буквально с первых часов возникнет такая нужда в дублерах, такой острый дефицит в некоторых материалах и что именно так неблагоприятно сложится для нас начало войны?
Наркомат авиапромышленности развернул большую работу по созданию новых баз снабжения и перебазированию многих заводов-поставщиков в тыл страны. Почему мы занялись этим, хотя заводы-поставщики в основном входили в другие наркоматы? Дело в том, что Наркомат авиапромышленности обладал большими возможностями, чем другие наркоматы. Мы входили в правительство с соответствующими предложениями и добивались решения вопросов.
В июле - августе фронт особенно настойчиво требовал штурмовики - они применялись для борьбы с вражескими танками. На заводе в Воронеже скопилось много этих самолетов, а их нельзя было послать в бой - не было бронестекла. Бронестекло изготавливал единственный завод под Ленинградом. Но к этому времени он уже эвакуировался. На других заводах выпуск этой продукции еще не наладили. По специальной связи заводу предложили найти бронестекло, какое осталось. Набралось десятка два бронекомплектов. Встал вопрос о том, как их вывезти. В Ленинград полетел начальник Главного управления снабжения С. М. Сандлер.
Он вспоминает: "Для большей безопасности мы летели на высоте 300-400 метров, а в особых случаях снижались и ниже. Приземлившись в окрестностях Ленинграда, мы не застали на аэродроме ни души. Тяжелые сомнения охватили экипаж и меня, единственного пассажира. Мы уже заподозрили самое худшее, что аэродром захвачен врагом. Лишь через 20-30 минут установился контакт между нами и людьми, замаскировавшимися вблизи аэродрома. Оказывается, буквально перед нашим прилетом аэродром бомбили, причем самолеты оказались очень похожими на наш, как утверждали товарищи. Погрузив драгоценный груз, мы тут же вылетели в Москву и прибыли еще до наступления ночных воздушных тревог".