Крылья распахнуть!

– Уже нет, – ухмыльнулся старик. – Следующий Верховный Жрец, Томмасус Осмотрительный, внял мольбам хэдданских жрецов. Мол, на все предгорье – ни храма, ни жреца, ни жертвенника, так каково народу приходится? Ни свадьбу сыграть, ни ребенку имя дать, ни умирающего достойно проводить во владения Гергены. Ну, Томмасус и снял проклятье. А худая слава осталась.

– Но разве не в этом смысл проклятья? – удивился Дик. – Ну, если Верховный Жрец проклинает за какую-нибудь провинность город, в нем закрываются храмы, убираются жертвенники. Жители видят, что им плохо становится жить, каются в той провинности и уже не отступают от законов веры.

Отец хитро прищурился:

– В том-то и дело, что здешний народ не кинулся ни в чем каяться. Продолжил себе жить, как жили его предки до того, как Франусия принесла на эту землю слово Эна Изначального. Пострадала только церковь, потому как потеряла доходы. Вот Томмасус и решил отечески простить заблудших хэдданцев, не отдавать в когти Черной Медведицы…

– А ну, тихо! – вдруг цыкнул боцман Хаанс. – Нашел, старый дурень, кого в лесу поминать!

Никогда еще Хаанс, прирожденный джермиец, не грубил пожилым людям. И никогда еще он, боцман, не приказывал погонщику, второму человеку в экипаже.

– Молчу-молчу, – быстро и тихо ответил Отец.

А Хаанс, явно желая поменять неприятную тему, объяснил:

– Постоялый двор, небось, не один век тут стоит. Не ломать же его из-за того, что путников поубавилось? Хозяева тем же пробавляются, чем и прочие хэдданцы: охотой, рыбной ловлей… на клочках земли растят овощи, а где побольше участок выжгут, там и хлеб сеют. А если заходит путник, так это им хороший приработок.

– Но Каракелли точно сюда свернули? – усомнился капитан. – Зачем бы им уходить с главного тракта, если они к князю Вальдеру в замок едут?

– А почему мы вбили себе в голову, что они едут к князю Вальдеру? – негромко, задумчиво откликнулся Отец. – Только потому, что дорога до сих пор туда вела?

Над головами у них качнулась ветвь дуба. Качнулась так изящно и легко, что не стряхнула с себя снега. С ветки вниз головой свесился илв.

– Они свернули туда, к воротам, – сообщил Филин. – Вчера.

– Да, они нас обгоняют на сутки, – хмуро кивнул погонщик.

– А вдруг они там задержались? – загорелся Дик. – Пойдемте скорее!

– Я буду спать в лесу! – предупредил илв.

Небоходы не удивились. Не первый раз их когтистый друг отказывался ночевать в пропахшем дымом человеческом жилье.

– И не холодно тебе, – хмыкнул Отец. – Здесь же не таумекланские теплые леса!

– Я родился в лесу Форенуар, там тоже зимой снег. А на ужин наловлю белок.

– Ладно, тогда увидимся утром, – кивнул капитан. И трое небоходов заскользили на коротких широких лыжах к темной громаде постоялого двора, к тонкой струйке печного дыма, что тянулась к вечернему небу.

2

Под потолком, где сырость разрослась
Пятном широким, на крюках повисли
Огромные окорока, и жир
С них каплет мерно на столы и стулья.
У стен, покрытых краскою сырой,
Большие бочки сбиты обручами,
И медленно за досками гудит,
Шипит и бродит хмель пивной…

Э. Багрицкий

– Добро пожаловать, путники! Семья старой Эрментруды рада вашему приходу.

Круглолицая, крепенькая женщина, стоя на пороге, улыбалась и кланялась гостям.

Под собачий лай путники сняли лыжи, на крыльце стряхнули с себя снег и чинно вошли в полутемные сени, пахнущие старым тряпьем и какой-то овощной гнилью. Сбросили полушубки на руки приветливой хозяйке и тощему долговязому подростку, распахнули дверь в трапезную.

Первым, конечно, вошел Отец. Небоходы в пути усвоили, что в Хэддане старость уважают больше, чем знатность и богатство.

Дик вслед за погонщиком шагнул в просторное помещение, освещенное огнем большого очага и парой медных светильников в дальних углах.

Молодой капитан заулыбался: после морозного воздуха, напитанного хвойным ароматом, душноватое тепло человеческого жилья показалось ему родным. Ну, не любил городской юноша эти бескрайние лесные просторы! Они, конечно, красиво смотрятся под крылом корабля, да и идти по ним в первый день занятно, но потом…

Несколько мужчин и женщин, сидящих за длинным столом, встретили вошедших внимательными взглядами. Дик и Хаанс, как положено, промолчали, а погонщик вопросил по обычаю здешних мест:

– Здравствуйте, люди добрые! Покажите мне вашего старшего, чтобы я ему поклонился!

Из-за стола поднялся крепкий мужчина со шрамом через весь лоб и ответил:

– Нашу семью хранит Эрментруда.

И взглядом указал в угол, где под полкой с выставленными напоказ красивыми медными блюдами сидела сухонькая старушка, чистенько одетая, опрятная. Желтое личико казалось еще меньше под огромным многослойным чепцом, похожим на кочан капусты. Дик усмехнулся: символ власти, вроде короны…