Крылья распахнуть!

А вон тот здоровяк – ну, разбойничья морда! Выговор у него джермийский, – кому и знать, как не Вайсу: сам урожденный джермиец. Этого верзилу кто-то из команды назвал боцманом. Ну, это его в последний раз так величают. Может, и найдет себе капитана, но наверняка будет не боцманом. Простым леташом. На мачты лазать да грузы в трюм укладывать. А то на складе грузчиком приткнется. А вернее всего – в шайку угодит.

Рядышком две девицы сидят… эх, хороша та, черноволосая, в мужской одежде! Вайс знал, что зовут ее Марой. Зять Вайса, кобель несытый, полгода назад звал ее в «Попутный ветер» подавальщицей, сулил много чего поверх заработка – и схлопотал блямбу под глаз. Хорошую такую блямбу, словно мужская рука на его роже отметилась! А Мара еще и шум подняла: мол, честную пастушку лескатов на какие мерзости подбивают!.. Услыхала эти крики Эльса, дочка Вайса, – еще и от себя муженьку добавила.

Пастушка. И красавица. Ну, такая работу найдет – да только будет ли работа ей в радость? Уж как на «Облачном коне» капитан Джанстен договаривался с красоткой, того Вайс не знает. А вот захочет ли новый хозяин, чтоб Мара эта самая только за лескатами ухаживала?..

А девица рядом с нею – ну, заморыш, мышонок! На такую ни один мужик дважды не взглянет! Что она делала на борту «Облачного коня»? Непонятно… Но вряд ли теперь сумеет куда-нибудь удачно приткнуться.

И юнга тоже… Вайс бы его к себе и полы мыть не взял. Придурок белобрысый. С первого раза не понимает, что ему говорят. Дергается от каждого резкого движения. То-то его Олухом прозвали… пропадет мальчишка, как есть пропадет, да такого и не жалко.

Еще один член команды, в длинном балахоне с капюшоном, лежал лицом на сложенных руках и походил на тюк тряпья. Не понять, мужчина это или женщина. То ли напился, то ли до смерти устал, то ли не хочет глядеть на все вокруг…

Трактирщик перевел взгляд на последнего из печальной компании – круглолицего, дочерна смуглого халфатийца – и принялся гадать, что заставило того покинуть родину. Соплеменники этого парня водили по всем странам караваны с товарами, но халфатиец на борту летучего судна – дело воистину неслыханное…

Тут цепочку рассуждений Вайса прервала его супруга: подошла пожаловаться на соседа-виноторговца, который заявил, что впредь за иллийское вино будет брать дороже на два делера за бочку.

– Он что, рехнулся? – охнул трактирщик, разом выбросив из головы праздные размышления о чужих горестях.

Кивнул вышибале – дескать, зал оставляю на тебя. Указал на стойку подавальщице: обслужи, если что. И поспешил вместе с женой во внутренний дворик, чтобы без посторонних ушей потолковать с ожидающим там виноторговцем и узнать, с какого-растакого дурного сна ему стукнула в голову мысль грабить своих соседей и добрых друзей.

А потому, когда все началось, трактирщик отсутствовал и ничего вразумительного рассказать о происшедшем, увы, не мог.

Когда он уходил, все было чинно и мирно. Леташи отмечали удачный рейс, толстяк-капитан за отдельным столиком вдумчиво обгладывал свиное ребрышко, а за столом в углу экипаж «Облачного коня» молча пил пиво и обдумывал свою скверно сложившуюся судьбу.

Экипаж не хотел расставаться. Экипаж еще ощущал себя единым целым, а не семеркой неудачников. И когда подошла подавальщица и выгребла за пиво и жареную хамсу большую часть содержимого шляпы, ни у кого не возникло даже мысли о том, что все ели и пили на стариковы деньги. Команда гуляла – команда расплатилась. Сегодня за твой счет, завтра за мой – свои люди, сочтемся. Как всегда…

Не хотелось думать, что никакого общего «завтра» у них уже не будет. Семь дорог расходились в разные стороны.

– Мальчишку жалко, Отец, – шепнула Мара старику.

Погонщик, прозванный в экипаже Отцом, покосился на белобрысого нахохлившегося подростка, похожего на больного воробья.

Да, Олуха было жаль. Жаль, словно родного внука. Ведь это он сам полгода назад подобрал голодного до прозрачной голубизны мальчишку, который притащился в «Подкованную ворону» на запах съестного. Из таверны, понятно, бродяжку вышибли, а он, старый дурак, пожалел паренька. Растрогался, услышав родной альбинский выговор.

Капитан Джанстен тогда его и слушать не захотел. Мол, «Облачный конь» – не дом призрения при храме. Мол, гони, Отец, этого мелкого доходягу в шею.

Спасибо Лите – заступилась, добрая душа. Да так решительно заговорила! Мол, если мальчик уйдет, уйду и я… Понятно, Джанстен заткнулся. Литу потерять – себе дороже. Он, мерзавец, когда удирал с корабельными деньгами, звал Литу с собой, да она не пошла.

А мальчишка сначала и впрямь был лишним грузом. Понятно, что команда нарекла его Олухом. Окликнешь, – шарахается так, словно затрещину получил. Начнет дело делать – все из рук валится.

Юнг не балуют ни на морских, ни на летучих кораблях. Колотушками учат. Но что делать с парнишкой, которому дашь всего-навсего легкую оплеуху – а он падает на палубу, поджимает колени к животу, закрывает голову руками и так лежит?