Крылья Севастополя

Приходилось иногда нашим МБР-2 вылетать и днем - на воздушную разведку в море и на прикрытие кораблей, идущих от кавказских берегов в Севастополь. Полеты на воздушную разведку первое время проходили без особых осложнений: взлетали на рассвете, на бреющем уходили в море, так же на бреющем возвращались и садились в бухте, без полета по кругу над аэродромом. А далеко в море вражеские истребители не встречались.

Сложнее были полеты на прикрытие кораблей. Наши морские караваны почти непрерывно подвергались ударам вражеской авиации, а то и подводных лодок. Моряки мужественно отражали эти атаки, но помощь летчиков была им очень и очень нужна.

Наши самолеты встречали корабли далеко от Севастополя - за 200-250 километров. Истребители на такое удаление ходить не могли, даже для «чаек» (самолетов И-153) с подвесными баками этот район был практически недосягаем. Поэтому, когда караван находился далеко в море, над кораблями кружились красивые, быстроходные Пе-2 («пешки», как их окрестили бойцы). В Севастополе их было очень мало, не больше десятка, поэтому вылетало обычно всего два самолета, но даже одна пара была надежным воздушным щитом. Главная их задача была - не допустить прицельного бомбометания или торпедометания по нашим кораблям, особенно - по транспортам, которые имели сравнительно небольшую скорость, слабую маневренность и являлись главными объектами атак вражеской авиации.

Экипажам МБР-2 ставилась более скромная задача: вести поиск подводных лодок врага на пути следования каравана, в случае обнаружения - наносить удар глубинными бомбами и наводить на них сторожевые катера, которые [27] также имели на вооружении глубинные бомбы. Но немецкие подводные лодки в ту пору появлялись на наших коммуникациях не так уж часто, главную опасность для кораблей представляла вражеская авиация, в частности бомбардировщики и торпедоносцы, нередко наносившие массированные удары одновременно. Ю-88 бомбили корабли с горизонтального полета, Ю-87 бросали бомбы с пикирования, Хе-111 с бреющего полета пытались нанести торпедный удар. Что уж говорить о наших тихоходных «коломбинах», имеющих скорость в три раза меньшую и вооруженных всего двумя «кнутами» - пулеметами винтовочного калибра 7,62 миллиметра? «Кнутом обуха не перешибешь», - говорили по этому поводу.

Первым доказал несостоятельность такого мнения летчик Акимов. Он был большой оригинал, этот Женя Акимов. Высокий, худощавый, немного сутуловатый, он ходил неторопливой, какой-то небрежной походкой. Лицо у него весьма выразительное - узкое, удлиненное, с крупным «орлиным» носом и большими серыми глазами под мохнатыми, низко нависшими черными бровями. Весь он был какой-то неловкий.

Мне он напоминал черкасовского Дон-Кихота. Не того, которого мы видели в кино в послевоенное время - чудаковатого, экстравагантного, и в то же время мудрого, созданного уже зрелым Николаем Черкасовым, а наивно-романтичного, очень милого и непосредственного Дон-Кихота, которого я еще подростком видел в ленинградском ТЮЗе в исполнении того же Николая Черкасова, только совсем молодого. Таким в моем представлении был и Женя Акимов. И, наверное, не только в моем. Потому что еще до войны, в 45-й «непромокаемой», Акимова окрестили Дон-Евгеном. В честь «рыцаря печального образа». И он не обижался, не возмущался. Только улыбался в ответ своей какой-то детской, беззащитной и в то же время обезоруживающей улыбкой.

Он любил Русь и все русское - русскую природу, русскую литературу, любил книги Мельникова-Печерского, Вячеслава Шишкова, несколько раз перечитал «Петра Первого» Алексея Толстого.

Часто повторял:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить,

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить! [28]

В части его любили. За милую чудаковатость, за внешнюю суровость, скрывавшую добрейшую душу. И еще за то, что он летал «как бог». И не любил бросать слов на ветер.

С недавних пор Акимов летал с молоденьким штурманом Алешей Пастушенко - высоким, стройненьким, миловидным пареньком - нарцис, а не юноша. Прямая противоположность Акимову. Но между собой эти совершенно разные люди ладили хорошо. И на земле, и, как скоро выяснилось, в воздухе.

При первом же барражировании над кораблями им пришлось столкнуться с вражескими торпедоносцами. Первым заметил приближающийся к каравану «хейнкель» Алеша и крикнул Акимову:

- Торпедоносец!

Тот молча кивнул и резко развернул машину наперерез «хейнкелю». Это была дерзкая атака. Сразу же застрочил по врагу из своего «кнута» и Алеша. И «хейнкель», на вооружении которого были не только крупнокалиберные пулеметы, но и пушки, не выдержал атаки МБР-2, резко отвернул в сторону. Но из боя не вышел: сделал разворот и снова лег на боевой курс. Кто знает, чем бы это кончилось, если бы в это время сверху на торпедоносец круто не спикировал Пе-2. Атака была стремительная, яростная. Торпедоносец поспешно освободился от своего груза и отвалил в сторону, оставляя за собою хвост черного дыма.

- Влепили! - радостно закричал Алеша.