Крылья Севастополя

Стрелка альтиметра продолжает отсчитывать потерянную высоту. Тысячу, две тысячи, три тысячи потеряно… Гул моторов и свист рассекаемого на огромной скорости [178] воздуха нарастает. Самолет мелко подрагивает. Оглядываюсь на Уткина: губы сжаты, прищуренными глазами он впился в транспорт и, кроме него, кажется, ничего больше не видит. Для нас сейчас главное - скорость. Но нужно следить и за тем, чтобы не потерять слишком много высоты.

Говорю стрелкам:

- Внимание за воздухом!

Глянул на альтиметр: высота около четырех тысяч метров. Больше снижаться нельзя.

- Миня, горизонт!

Нос самолета полез вверх, замер на линии горизонта, но моторы взревели еще сильнее: Миня включил форсаж. Истребители кинулись к нам наперерез, но они ниже, а с набором высоты нас не догнать.

- Клюнули! - кричу Уткину. - Пошли за нами. Отворачиваем влево, в море.

Уходим к Тарханкуту уже не снижаясь, а набирая высоту. Стрелки докладывают:

- «Мессеры» уже близко, ниже нас.

- Внимание! Проверьте пулеметы, - говорю стрелкам.

«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!»

- Порядок - работают как часы.

- Заходят в атаку.

«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!» Это уже огонь по «худым».

И вдруг радостный крик Виктора Бондарева:

- Ура! Транспорт накрылся!

Я оглядываюсь назад: над транспортом огромная шапка взрыва. Она медленно расползается, совершенно закрывая корабль.

Бондарев сообщает:

- «Худые» бросили нас, кинулись к каравану.

Ясное дело, теперь им не до нас. Говорю Уткину:

- Надо пройти над караваном, зафиксировать результат.

- Пошли, - отвечает Уткин.

Проходим прямо над транспортом, он, окутанный дымом, лежит на боку, вот-вот погрузится в морскую пучину. Фотографирую. Маленькие «охотники» мечутся вокруг, оставляя позади белые буруны, видимо, спасают тонущих. Не видно и истребителей в воздухе. Наверное, погнались за торпедоносцами.

Уходим в море подальше, обходим мыс Херсонес. Теперь курс - на аэродром. [179]

Торпедоносцы радируют: задание выполнено, возвращаемся без потерь.

Все хорошо. Миня улыбается. Таким веселым в воздухе я его еще не видел. И погода - чудо! Уже виден гористый берег. Скоро аэродром.

И вдруг Миня говорит:

- Салютнуть бы!

- Что-что? - не понял я.

- Салютнуть бы, - повторяет Уткин.

Когда после успешного воздушного боя возвращаются «домой» истребители, они проходят низко над аэродромом, потом делают крутую «горку» и дают длинную пулеметную очередь, иногда - несколько, в зависимости от того, сколько сбили вражеских самолетов. Так сказать, рапортуют о победе. Торпедоносцы и бомбардировщики тоже начали салютовать, особенно после удачных ударов по кораблям в море. Каждый потопленный вражеский транспорт - салют! Разведчики же такой привилегии не имели. И в самом деле: о чем салютовать разведчику? Об удачной фоторазведке порта? Об обнаруженных на переходе кораблях? Но обнаружить - это еще не значит уничтожить. В общем, неброская у разведчиков работа. Потому о салютах среди них даже разговоров не возникало. И вот Миня заявляет: «Салютнуть бы».

- Христофор тебе так салютнет по шее - мало не покажется! - охлаждаю Уткина.

- Пусть, - не унимается он. - А мы ему пленку с потопленным кораблем.

- Не ты же потопил.

- А кто нашел его? Кто навел торпедошников? Уткин, что называется, расхрабрился. Я думал, что он скоро успокоится. Но, выходит, ошибся.

Когда впереди показался знакомый зеленый мыс со светлыми домиками на нем, а за мысом белая взлетно-посадочная полоса в неширокой горной долине, Миня вдруг прибавил моторам газу и кинул самолет вниз. Он метеором пронесся над маленькими домиками городка, выскочил на аэродром и понесся над бетонной лентой. Впереди высились горы. Еще несколько секунд - и выход из ущелья будет закрыт, потому что такой махине, как наш самолет, отсюда не выкарабкаться. Но Миня все рассчитал: он резко взял штурвал на себя, самолет стремительно взмыл вверх, а зеленые, живописные горы поплыли куда-то вниз, под фюзеляж. И в этот миг над аэродромом, над вершинами гор пророкотала мощная, дерзкая пулеметная очередь. Она [180] зхом отозвалась в ущельях, покатилась по темно-синему морю и заглохла где-то вдали.

Миня Уткин все-таки отсалютовал. Это был первый салют разведчиков.

На аэродроме нас встречал сам Рождественский. Он стоял у машины, заложив, как обычно, руки назад, и ждал, когда мы выберемся из самолета. Стоял, низко опустив голову, набычившись. Я глянул на Уткина, подумал: «Сейчас тебе будет салют!» Миня смущенно улыбнулся, подмигнул мне, видимо, для храбрости.

Мы направились к командиру полка, он шагнул навстречу, глянул на нас исподлобья и вдруг улыбнулся. Эта улыбка осветила его лицо всего на мгновенье, но и за этот короткий миг мы увидели нашего Христофора совсем другим, словно озаренным каким-то теплым внутренним светом. Он не стал принимать доклад, как обычно, а приподнял руку, сказал:

- Доложите в штабе. Молодцы, поздравляю.

И всем нам, четверым, крепко пожал руки.

Когда проявили пленку, увидели: транспорт лежит на боку, тонет.

А вечером гвардейцы-торпедисты прислали телефонограмму: «Братья-разведчики, огромное спасибо за наведение. Работа классная».