Крылья Севастополя

Через день о нашем полете, об умелом взаимодействии разведчиков и торпедоносцев появилась статья в «Красном черноморце», а на следующее утро прибыл командующий ВВС ЧФ. построили весь полк и нашему экипажу за отличное выполнение задания вручили награды: Уткину и мне - ордена Отечественной войны I степени, радисту и стрелку - медали. А летчики-торпедоносцы 5-го ГАП, потопившие эту первоклассную «калошу», были награждены орденами Красного Знамени.

* * *

После того памятного признания об ухудшении зрения мы с Уткиным ходили на воздушную разведку раз пятьдесят. Всяко бывало. Попадали и в очень тугие переплеты. И ни разу я не пожалел, что поверил ему, поверил в его силы, в его мастерство. Мы понимали друг друга с полуслова, а иногда - и просто без слов. Бывало, только гляну на него, а он утвердительно качает головой: ясно, дескать, понял.

Двести боевых вылетов было на его счету. И ни одного серьезного летного происшествия, ни одного несчастного [181] случая. Все в соответствии с инструкциями. Слетал, задание выполнил, вернулся. Никаких замечаний.

Он был истинный разведчик, летал академически точно, «прозаично», хотя в душе был настоящим поэтом…

Не хотелось верить…

Женя Акимов подошел ко мне, положил свою тяжелую руку на плечо, сказал, как всегда, смущенно улыбаясь:

- Завидую вам, черти. Такую знатную калошу на дно посадили! А я зря воздух утюжу.

Я постарался успокоить его:

- Не завидуй. Один твой севастопольский полет десятка наших стоит.

- Да ну… - еще больше смутился Акимов.

Нет, не зря «утюжил воздух» Женя Акимов. На рассвете следующего дня он ушел в очередной полет на воздушную разведку. Ушел «правым кругом». Это значит, что он должен разведать все порты и аэродромы западной части Черного моря - от Босфора до Севастополя. Полет длительный, напряженный. Как всегда, он вылетел на своем видавшем виды «Федоре» - самолете ДБ-3ф.

Полет протекал без особых приключений. Уже осталось позади больше половины маршрута, впереди показалось Дунайское гирло, а чуть правее - единственный в Черном море остров Змеиный, когда в наушниках раздался голос Алеши Пастушенко:

- По курсу - большой караван судов! Отворот вправо!

Прошли прямо над караваном. Пастушенко сфотографировал его. Караван, действительно, оказался большим: четыре нефтеналивных судна водоизмещением 4-5 тысяч тонн каждое, несколько быстроходных десантных барж, их охраняли тральщики, катера - всего около 15 вымпелов.

Отошли в море. Пастушенко передал радиограмму об обнаруженном караване, получил подтверждение. Через несколько минут - новая радиограмма: вылетают торпедоносцы.

- Что будем делать? - спросил штурман Акимова.

- Подождем немного. А то еще уйдут в сторону, торпедоносцы не найдут. Горючего пока достаточно.

Два часа разведчик галсировал в море, наблюдая за караваном. Тот не менял курс, шел вдоль берега на Констанцу. Уже пришло сообщение о вылете торпедоносцев. Акимову [182] очень хотелось дождаться их у цели, но прибор упорно подчеркивал: горючего едва хватит на обратный путь.

Надо уходить.

И они легли курсом на Кавказ. По пути сфотографировали Севастополь.

На аэродроме их ждало приятное сообщение: пятерка торпедоносцев точно вышла на Змеиный, оттуда взяла курс на караван, с ходу атаковала, торпедировала самые крупные суда и два из них потопила. Одно огорчало: был сбит при выходе из атаки один торпедоносец, самолет взорвался в воздухе, экипаж погиб.

Гибель экипажа при торпедировании - явление нередкое. Ничего не поделаешь: такая уж опасная работа. Так, видимо, решили и в нашей разведывательной части, говорили больше о потоплении двух вражеских судов, поздравляли Акимова и Пастушенко с удачным завершением разведки.

А я переживал потерю тяжело: погиб Димка Триандофилов, дорогой мой «неистовый грек».