Крылья (СИ)

Гляжу на него, лежит сокровище моё оскорблённое в лучших чувствах, отворачивается. А, что я должна была сказать, Петровский? Что не только хочу приходить к тебе, что ухожу-то от тебя с трудом, будто сердце отрываю! И дальше, что? До чего мы с этими признаниями дойдём? Стоит только открыть ящик Пандоры, и всё! Нас понесёт таким водоворотом, не выплыть, не остановить… Санька, если бы только знал, как мне хочется сейчас тебя поцеловать вот в эти красивые изогнувшиеся недовольной подковкой губы, не представляешь, чего стоит удержаться. Не могу больше длить пытку, поднимаюсь, похлопываю по плечу,

— Сань, — вскидывает с надеждой глаза, — у меня там бульон варится, пойду в борщ превращу, раствора ещё минут на сорок, как раз успею.

— Иди, — бросает бесцветно и опять взгляд в сторону.

— Ты, может, борщ не любишь? — беспокоюсь, — так скажи сразу, пока не испортила.

— Не люблю, — буркает.

— А, что любишь? Я же не знаю.

— Всё ты знаешь, только издеваешься, — так на меня и не глядит.

И, что вот с ним делать? Знаю, конечно, не слепая! Главное, про себя тоже знаю, но ведь, тупик!

Не удерживаюсь, провожу по его волосам, ерошу их, не в силах убрать руку,

— Сань, мы оба всё знаем и всё понимаем… слишком хорошо, — вздыхает, — поэтому я пойду варить борщ…

Александр

Права ты, любимая, во всём права. Только мне не легче от этого. Я знаю, что должен сделать, решение зреет, добавь всего одну каплю на эту чашу весов, и она перевесит…

Лежу, от нечего делать разглядываю прозрачную трубочку, по которой бегут капли лекарства, действует умиротворяюще, мысли замедляются, засыпаю…

Просыпаюсь от того, что Ксюха прикасается к моим губам своими, мягко, нежно, едва уловимо, даже сомневаюсь, не сон ли это. Открываю глаза, любимая колдует над моей рукой, вскидывает взгляд на мгновение,

— Смотрю, ты тут придавил немного, это хорошо…

Пытаюсь определить, был ли поцелуй? Не могу, не понимаю.

— Ксюш, что мы… — не успеваю договорить.

— Будем есть борщ! — отвечает, хотя вопрос был другим, и она это прекрасно поняла.

Ну, что ж, борщ так борщ. Я, конечно, от обиды брякнул, будто не люблю его. Люблю, ещё и как! А у неё вообще, божественный! Яркий, сочный, ароматный до невозможности! А со сметаной просто, улёт! Ксюшка ещё и пампушек купила чесночных, я, наверное, проглочу язык! Ему уже вторую тарелку, она смеётся,

— Ну, вот! А говорил: не люблю!

— Это я так, прости, очень даже обожаю! А твой — лучший!

Смотрю, сияет от гордости. Любимая моя, борщ и, правда, волшебный, но я бы и стрихнин ел ложками, лишь бы из твоих рук!

После ужина борщом, не расстаёмся, по телеку идёт какой-то слезливый сериал, решаем посмотреть, хотя, оба не знаем, что к чему, вклинились где-то в середине. Но это не важно, даже вникнуть не пытаемся, забравшись с ногами на диван и прислонив подушки к стене, полусидим — полулежим и обсмеиваем страдальцев — героев… Думал, уйдёт после ужина, предложил посидеть немного, говорю, одичал совсем в одиночестве целыми днями, и она согласилась… Боже, как она близко. Хочется обнять за плечи и прижать покрепче, но не решаюсь, опять всё разрушу… Ксюша понемногу затихает, всё реже бросает реплики и, наконец, её голова съезжает на моё плечо. Смотрю, спит. Ну, конечно, это я тут целыми днями в подушках валяюсь, ем да сплю. А она-то работает, а после работы со мной всё время, да ещё и готовит. В выходные тоже не отдохнула, на кресле рядом просидела. И как-то сразу осеняет: могла вызвать скорую и в больницу отправить! Саня с возу — Ксюше легче. А не отправила, сама выхаживала. Это знак? Или не знак? Господи! Услышь раба своего неразумного! Натычь носом, так, чтобы он понял волю твою! Верю, Господи, что не лишишь меня любимой женщины из-за формальности, если я тоже нужен ей…

Сижу, не дышу, Ксюшу боюсь потревожить. А хочется обнять, к себе притянуть поближе. У неё такие узкие плечики, хватило бы моей руки, чтобы закрыть их целиком и согреть… Не удерживаюсь, завожу руку между её спиной и подушкой. Напрасно! Встрепенулась, оглядывается растерянно,

— Сань, извини, я кажется заснула…

— Ты устала. Из-за меня, прости.

— Я пойду, пожалуй, — оправдывается, — что-то накрывает совсем.

Останься, любимая! Я не потревожу, спи здесь, хочу ощущать твоё тепло рядом, тяжесть твою на своём плече чувствовать…

— Конечно, Ксюнь, спасибо тебе за ужин и за компанию.

— Да не за, что, ради друга ничего не жалко! — умеешь ты, Ксюня, поставить меня на место. Потом спохватывается, — Сань, на завтра, что приготовить? И, вообще, может, что-то купить нужно? Не стесняйся, скажи.

— А, давай завтра я буду тебя кормить! — предлагаю, — всё равно, бездельничаю целыми днями, а уже здоров, как бык! И до магазина ближайшего прогуляюсь!

Смотрит с сомнением.

— Ксюш, очень на воздух хочется, не дышится здесь! Я тепло оденусь, обещаю!

— Иди уж, разрешаю, — смеётся, — под дождём не мокни! Тебе и, правда, полезно будет, от батарей воздух очень сухой, мне приходится окно на лоджии в пол-оборота держать, на проветривании. А иначе, чувствую, как в пергамент превращаюсь.

— Ура! Мне доктор разрешил!