Крылья в багаже. Книга вторая

— Меня умиляет твое умение радоваться самым простым вещам, — Николай обнял ее и прижал к себе, — меня вообще многое в тебе умиляет, восхищает и… — он поднял глаза кверху, — возбуждает. Да, воздух Сейшел пропитан не только пряностями, но и негой и эротизмом.

— Николенька, мы ведь только приехали, — напомнила Надя, — мы устали с дороги, хотелось бы принять душ.

— Удачная идея, — подхватил он. — Идем принимать душ.

— Вдвоем?

— Конечно! Разве тебе нужен кто-то еще третий?

— Нет, но…

— Никаких «но»! Я и так насилу дождался того, чтобы иметь возможность остаться с тобой наедине, кругом люди, люди, а тут еще и таксист со своими высказываниями и невероятной тряской своей машины. Неужели он думает, что я не знаю, какое мне досталось сокровище?!

Он стал расстегивать молнию на ее платье, поцеловал одно плечо, затем другое, коснулся груди. Да, идея снять домик была самой удачной, именно здесь им гарантировано полное уединение.

Глава 5

Надя, как только ее голова коснулась подушки, необычайно быстро уснула. Такого с ней прежде не случалось, в чужом месте она всегда плохо засыпала, независимо от удобства кровати, мягкости перин, умиротворяющей тишины или убаюкивающей темноты. Здесь тишину нарушал голос волн, которые неустанно накатывали на берег океана, их было слышно и в домике. В окна, через навес, пыталось пробиться ослепляющее солнце, да и кровать была жестковатой и даже тихонько поскрипывала, правда, не раздражающе. И Надежда уснула.

За это время Николай разобрал вещи, узнал адрес ближайшего кафе и заказал на ужин столик. Вернулся, жена еще спала. Удержаться от поцелуя оказалось весьма сложно. Она открыла глаза, потянулась.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя особенная улыбка? — спросила Надя, когда устроился на кровати рядом с ней.

— Особенная?

— Она быстрая, легкая, иногда даже обезоруживающая, жаль, улыбаешься ты редко.

Надежда была права. Такая улыбка, как у Николая, была сродни появлению солнца. Он любил уединение, погружение в себя, но когда его солнышко «выглядывало» из своего уединения, получалась такая восхитительная королевская улыбка. Однако солнышко пугливо и беззащитно, поэтому улыбка только для «своих». А ямочки на щеках? Это же чудо! Изысканное и завораживающее. Надя, наконец, поняла, что делает его таким неотразимым — сопереживающий взгляд. В своей чувственности он был благотворитель, а сама чувственность носила ореол таинственности. Более того, создавалось непреодолимое ощущение, что он способен понять женщину на очень высоком уровне, практически досконально. В этом был ключ осознания его магнетизма. Однако посторонним человеком Николай воспринимался иначе — сдержан, порой скован, педантичен, иногда чрезмерно щепетилен.

В любви? Вот здесь самое интересное. Такие, как Фертовский, если их сердце поймано, уступают, уходят в укрытие, чтобы подумать. Страсть им кажется болезнью души, которую разум должен излечить. Они анализируют чувства, стараясь свести их к минимуму с помощью разума, сомнений, прений, насмешки, будучи при этом привязанным сильнее, чем думают. Они — горящий лед, не изливают свои чувства и любовь, доказывая делами больше, чем словами. Они рассчитывают на отношения, где главный акцент делается на моральную честность, чистоту, глубокое целомудрие, привязанность, если они не могут иметь этого, то предпочитают одиночество. И ещё один важный момент: люди, подобные Николаю, осторожны и с большим трудом заводят новых друзей. Они не будут делать первый шаг, пока не почувствуют себя абсолютно свободными в общении с новым человеком в их окружении. По некоторым моментам и обрывочным рассказам Надя успела понять, что во многом характер ее мужа сформировался не здесь, а в Лондоне, он там провел свои детские и юношеские годы.