Крылья ветров (сборник)

Мельников никогда не считал себя суеверным, но сейчас встал и включил верхний свет: одной настольной лампы ему вдруг показалось мало. Заодно он открыл дверь и высунулся в коридор: больница спала, и тишина казалась непроницаемой, как обычно и бывает в три часа ночи. В такой тишине и раздавались детские шаги в памятной Мельникову больнице: вначале коридора звонкие, а потом всё тише, тише… Он поёжился и закрыл дверь.

Будем рассуждать логически, подумал Мельников, выливая остатки кофе в горшок с кактусом и закуривая бог весть какую за сегодня сигарету. Мог ли он выжить? Судя по всему, нет. Там сердце и печень – как дуршлаг. Огромная потеря крови. Когда его привезли в больницу, он был мёртв. Совершенно и окончательно мёртв.

От этой мысли Мельникову стало холодно. Он загасил окурок и подумал вдруг, что чудеса случаются, но не всегда это хорошие и добрые чудеса. Преподаватель спокойно возвращается домой, планируя провести вечер с кем-то из близких, и не знает, что через считанные минуты умрёт на полу возле лифта, а малолетние ублюдки обшарят его карманы и убегут. Впрочем, для Антона Валерьевича всё только начинается. Скорая привезёт его мёртвое тело в больницу, и он окажется в морге, а там и случится чудо: неведомая сила поднимет мертвеца, войдя в его искромсанную оболочку, и Зонненлихт, вернее уже не совсем тот человек, который утром шёл на лекции в университет, отправится прочь.

Наверно, он пошёл домой. Постоял возле лифта, глядя на небрежно замытые пятна крови – его крови – и начал подниматься по лестнице пешком. Открыв дверь, он вошёл в квартиру и какое-то время бродил по комнатам, не узнавая ни комнат, ни вещей. А потом власть, которой он был воскрешён, отдала приказ, и Зонненлихт стал собираться в дорогу. Если поначалу его движения были неуверенными и дёргаными, словно их совершала кукла, руководимая неумелым кукольником, то дальше дело пошло как надо. Он покинул дом на рассвете, когда все спали, поймал такси и отправился на вокзал.

Так, руководимый кем-то, Зонненлихт приехал в Турьевск и до сегодняшнего дня исправно выполнял получаемые приказы. А потом его искромсанное сердце таки не выдержало, и нечто, обитавшее в мертвеце, покинуло его. Однако какие-то позывы и тени мыслей в нём ещё сохранились – и тогда мёртвый и никому не нужный Зонненлихт снова встал и пошёл по коридору, сверхъестественным чутьём определяя то единственное место, где должен был найти покой – морг.

Мельников считал себя смелым человеком, но сейчас ему стало страшно чуть не до икоты, и когда в дверь осторожно постучали, он подпрыгнул на стуле, чувствуя, что обливается потом от ужаса. Однако в ординаторскую заглянул взлохмаченный и угрюмый Каширин.

– Не спится мне что-то, – пожаловался он. – Давай покалякаем, что ли?

– Садись, дело есть, – произнёс Мельников, и выложил ему все свои невероятные догадки как на духу. Он ожидал какой угодно реакции, кроме спокойного:

– Ну да, ты прав.

Мельников натурально раскрыл рот. Каширин потёр кончик носа и добавил:

– Я знаю. Всё так и есть.

* * *

Чудеса не обязаны быть добрыми.

Чудеса не обязаны быть вообще.

Сидя на последнем ряду лектория и слушая занудную лекцию по праву, Настя размышляла о том, что чудо всё-таки произошло.

Никто не заметил её двухмесячного отсутствия в институте. Ни единая живая душа. Со стороны всё выглядело так, словно Настя старательно посещала занятия. Она подглядела в журнале посещений: ни одной пометки о пропуске. Должно быть, если сунуть руку в сумку и вынуть тетради, то там обнаружатся все записанные лекции.

Например, как эти, по праву.

Настя хотела окликнуть Игоря, дремавшего над тетрадью с плеером в ушах, или Юльку, чей горделивый профиль чётко выделялся на фоне окна, но не стала. Незачем пугать людей странными вопросами. Скоро сессия, всем и так хватает странностей. Лучше попытаться делать вид, что ничего не случилось, и вспомнить, что за пары им сегодня ещё предстоят. Настя раскрыла блокнот и увидела запись собственным почерком: английский, практикум речи.

Ещё не легче.

Саша боялся Зонненлихта и предпочёл бы самую мучительную смерть встрече с ним. Наверно, смерть была намного лучше, и в чём-то Настя могла с ним согласиться. Однако потом она вспоминала март, и всё становилось гораздо сложнее.

Официантка скользнула по ним довольно равнодушным взглядом. Видимо в это полуподвальное кафе забредали и не такие типы, хотя они сейчас представляли собой довольно странную пару: холёный седеющий мужчина в мокром пальто, чем-то похожий на актёра или телеведущего, и бедно одетая девчонка с размазанным макияжем и кровоточащим носом.

– Два коньяка, – холодно приказал Зонненлихт, и официантка удалилась, томно покачивая бёдрами. Когда она скрылась за барной стойкой, то он произнёс: – Тебе сейчас нужно успокоиться.

Настя провела пальцами по носу и некоторое время растерянно смотрела на кровь. Зонненлихт устало покачал головой и протянул салфетку.

– Ну, ну, – успокаивающе сказал он. – Будет тебе. Не бойся.