Читаем Крылья земли полностью

У себя в кабинете он уже снял пиджак и галстук, обнажился до пояса; он всегда надевал стерильный халат прямо на тело, потому что в операционной даже зимой было жарко от нервного напряжения и яркого света большой лампы с рефлектором, подвешенной прямо над столом. Накинув свой обычный халат, он прошел по коридору в комнату перед операционной — здесь он тщательно вымыл руки: сначала мылом, а затем дважды в растворе нашатырного спирта, и только после этого вошел в операционную. Это была комната на теневой стороне с большими светлыми окнами, через которые тоже виднелись деревья больничного сада, но Балашов отсюда никогда их не замечал. Ему дали салфетку, смоченную спиртом; дважды он протер спиртом руки, выбрасывая салфетку; кончики пальцев он смазал иодом, после этого ему подали чистый халат и завязали его сзади. На лицо ему накинули марлевую маску. Натянув резиновые перчатки, он ходил теперь в нетерпении по комнате, подняв руки. Он уже не мог ни к чему прикасаться, кроме инструментов и тела больной. И он ходил теперь в нетерпении по кафельному полу этой знакомой ему комнаты — той комнаты, где три раза в неделю, спасая людей, он делал свое грубое кровавое дело.

В операционной, кроме него, были уже две сестры — сегодня он вызвал вторую сестру, свободную от работы, чтобы она подавала ему инструменты, а другая могла бы ассистировать. «Это безумие, — думал он в это время, — делать такую операцию без настоящего ассистента».

Ввели больную. Она заметно волновалась при виде всей тревожной для непривычного человека обстановки операционной комнаты: пустых гладких стен, и скользко-блестящего пола, и прикрытых белым, блестящих никелем инструментов, расположенных на отдельном столике. Ей пришлось раздеться и обнаженной лечь на стол. Она легла, с трудом преодолев свое смущение. Над ней, на стоящий у головы полукругом обруч, накинули простыню, и теперь ей уже ничего не было видно. Обычно Балашов, глядя на больного перед операцией, никогда ничего не замечал, кроме того пространства, где ему придется работать. Но в этот раз ему бросились в глаза ее маленькие, почти девичьи груди, беспомощно раскинувшиеся в складках простыни, которой уже начали ее закрывать сестры… «Чорт возьми, она будет жить, — ожесточенно подумал Балашов. — Я сделаю все, что смогу. Она будет жить». Больную мазали иодом — под ярким светом лампы молочно желтевшая кожа женщины покрылась на животе изжелта-коричневым цветом. Со всех сторон ее закрыли простынями, оставив только на месте операции прямоугольник потемневшего от иода тела.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил Балашов, подходя к ней.

Больная слабо улыбнулась. Она казалась теперь особенно беспомощной и бледной.

— Все будет в порядке, не надо так волноваться. Все это не так уж страшно, как кажется, — сказал Балашов, пробуя ободрить ее улыбкой.

Ее привязали к столу, она вздрагивала, стараясь собраться с силами, успокоиться.

— Наркоз! — резко сказал Балашов. Третья сестра, та, что работала в палате и привела сюда больную, стала лить эфир на круглую ватную маску; маску опустили на лицо, и больная начала задыхаться; она была очень слабой, и через минуту она затихла и осталась неподвижной. На руку ей надели черный полотняный браслет для измерения давления крови. Он велел также приготовить прибор для переливания крови, чтобы все, что можно, сделать во-время; и тогда сестра, которая ему ассистировала, придвинула к изголовью столик с прибором — у больной взяли вторую руку и в вену ввели ей иглу, сквозь которую по капле сочился в ее тело физиологический раствор. Если надо, через этот прибор можно было сразу ввести из ампулы кровь. Теперь он мог приступить к операции.

Перейти на страницу:

Похожие книги