Винкс непонимающе переглядываются, а вот Блум, Муза и Стелла чуть глаза не опускают, но вовремя удерживаются. Ибо пока не время раскрывать все свои тайны. Пока не время.
- Также в любой момент, когда вы пожелаете, после заключения контракта я могу покинуть ваше тело. И препятствовать вашему решению никоим образом не собираюсь.
Текна кивает, как бы отвечая за всех фей, что это полезная информация.
Они еще некоторое время изучают контракт. Они еще думают и сомневаются, сомневаются и думают. Но в итоге не могут прийти ни к какому выводу.
- Флай Аквела, – Блум поднимается со своего места, – разрешите нам обдумать ваше предложение. Мы хотели бы поразмыслить над контрактом в Алфее, еще раз все обсудить и прийти к какому-то общему решению.
- Разумеется, – соглашается Аквела. – Вы можете забрать тексты с собой, они вам еще пригодятся. Если вы все-таки решитесь на то, чтобы получить меня, то просто выйдите со мной на особую телепатическую связь, которую я настрою. Тогда я незамедлительно войду в вас. И позже вы сможете уплатить всю сумму.
- Благодарим вас, мадам Аквела, – Флора поднимается вслед за Блум со своего места, – но пока мы еще не приняли никакого решения. Мы еще ничего не гарантируем.
И они телепортируются прочь в Алфею, раздраженные, напряженные и напуганные до чертиков. А Баттерфликс еще секунду смотрит им вслед, но она-то прекрасно знает, что некоторые вещи попросту неизбежны.
====== Глава 14. Когда над нами пролетают бабочки ======
Я – темнота. Привычная и родная темнота. Здесь отсутствует всякий свет, хотя я никак не могу взять в толк, откуда мне известно о нем, если я никогда его не видел. И вообще, почему я вдруг стал думать? Почему появился? Что я? Или кто? Я снова хочу стать частью темноты, чтобы во мне не рождались бессмысленные вопросы, заставляющие испытывать тревогу и недовольство, чтобы не приходили воспоминания о странных и чужих вещах, чтобы... Чтобы снова стать чем-то понятным и абсолютным. Но ничего не получается. Я откололся. Стал чем-то отдельным. И не могу снова соединиться с пустотой. А в мою голову вливаются образы.
Ночь. Холодные каменные ступени. Тяжелые капли дождя. Чьи-то раздраженные голоса...
Мне шесть лет. Нам рассказывают о семье. Оказывается, где-то есть странные существа под названием “мама” и “папа”, которые однажды обязательно придут за нами, будут любить нас и защищать. Нас учили мечтать и ждать эту самую семью. Или просто уже автоматически подразумевали, что мы пылаем иллюзорными надеждами.
Но я искренне их не понимал. У меня уже была одна семья, если судить по их словам. Женщина, которая меня родила, принесла и оставила здесь. Я спрашивал, зачем тогда нужна такая семья, что может в любой момент тебя бросить? Мне с улыбкой, будто я был полным дураком, отвечали, что та женщина, хоть и произвела меня на свет, не являлась мне настоящей матерью, потому что оставила меня здесь. А моя настоящая семья обязательно за мной придет, и тогда я все пойму. Я требовал гарантий. Я хотел знать, когда же они за мной явятся. Мне же говорили, что я слишком нетерпелив и должен ждать. И моя мечта обязательно сбудется.
Но они чертовски ошибались. Я не мечтал о семье. И тем более не жалел о том, что у меня ее нет. Я мог понять тех, у кого были родители, но они либо погибли, либо еще что, и они оказались здесь. Был такой мальчик – Джимми, он часто плакал в первые дни. Но он хотя бы знал, о чем шла речь, и знал, что потерял.
Большинство же из нас с самого детства росли здесь. И когда периодически ревели они, я отказывался их понимать. Это глупо: жалеть о том, чего у тебя никогда не было. Для меня это было примерно тем же самым, что плакать о том, что небо не фиолетового цвета.
В восемь лет я примерно догнал про семью. Слишком много морали, нравственности, но мало толку. Нам впихивали в голову ненужные ценности и несознательно заставляли нас чувствовать себя неполноценными. Нам рассказывали о семье, обещали ее, но не факт, что за тобой кто-то придет.
Тебя кто-то рожает. Чаще всего те, кто тебя рожает, и есть твоя семья. Но иногда они либо погибают, либо просто бросают тебя и спихивают в детские дома. Как меня и большую часть остальных детей здесь. Если они все умерли, они остаются твоей любящей семьей. Если тупо оставляют, то тоже семья, хотя и не такая замечательная. Зато потом тебя могут усыновить хорошие и добрые люди – тогда ты получаешь новую семью. Как нам утверждали: настоящую.
Двойные стандарты – вот как я это называл.
Они считали, что со мной что-то не так. Искали причину в том, что я рано повзрослел, думали, что я ненавижу свою мать. Но это было неправдой. Конечно, я не особо был рад, что она меня оставила, но я не ненавидел ее, потому что не знал.
Многие из нас пытались представить себе своих родителей. Я не тратил время на такую фигню. Я прекрасно понимал, что меня могут усыновить те люди, которые на самом деле способны спихнуть своих родных детей в детский дом. Или еще что. В общем, моя новая семья может оказаться вовсе не такой уж доброй и любящей, как нам обещали.