Крылом мелькнувшая

Как раз на день родного города заявились. Галинка обомлела, взглянув в обновке на зеркала трельяжа. (Распространённейшей штуки из тех лет). По набережной незабвенно прогулялись. На что-то народ там внимание заобращал, сгрудился. И мы примкнули. Картинная подружка оказалась впереди. Меня же учтивость губила. Пришлось ей вмешаться. Взяла мои руки и притянула к себе. Таким нужным я ещё ни для какой не был.

Назавтра выпало мне суточное дежурство. После него с Галей смотались в Пустошь, где стоял их родовой дом. Совсем иной мир. Трогательная русская старина: иконы в красных углах, большая печь, самовар. Само собой чугунки, ухваты, вековой обиход. Во дворе денёк весь залит солнцем. Воздух – будто в букет полевых цветов носом ткнули. И никаких тебе моторов.

– Давай на мою любимую речку сходим?

– Шикарная мысль!

Приветливей мест ещё не видал. На чём бы взгляд ни останавливался, хотелось умилиться. Первопроходцем вбежал на пригорок. Иллюзион на блюде – игрушечная часть Архангельска.

– Как здорово у вас!

– Не тем любуешься. Догоняй!

Звонко рассмеялась, лифчик сбросила и амазонкой вдоль бережка. Быстро-быстро замелькала. Флот позорить не годится. Рванул вдогонку. На призовой стометровке настиг-таки. О, какой поцелуй со сбившимся дыханием был наградой! Не потрогал бы Галину грудь, точно бы сердце выскочило.

– Как речку звать?

– Кавкалянка.

– Пойду, брошусь. Может, остыну.

Слепая наивность! И в новом рейсе недавнее жгло. То выявленную поморку извлечёт, то замечательный июньский день. Любо стало на свете жить. Торопя время, заранее восторженным ждал встречи. Ну что там до Англии туда и обратно со стоянкой в несколько часов?! Валюты без депонента хватило лишь на мелочёвку. Оторвал уценённую блузку с симпатичным мышонком. Набрал диковинных для Союза шоколадок. Ударно выглядевший кошелёк в шотландскую клетку призвал довершить праздник вкуса. Вот и всё, что смог для душечки.

С приходом после обязаловки дежурства смотались в деревеньку. Дождило не слабо. Затопили печь, баню. Потребовалось зелени к столу нарвать.

– Если что, считай поручиком, – и нырнул под небесный душ.

Из распахнутого оконца команды:

– Эту сорви, теперь на другом рядке, теперь…

Когда мокрым вбежал, удостоился трёх наград. Первой – к печке поставила.

– Действительно поручик! – потвердила. Мило смутившись, пообещала:

– В баньку с собой возьму.

Тикали ходики. На перине лежал как на облаке. Неосуждающе с фото смотрел строевой николаевский пехотинец в лихой фуражке. Наследник его, погибший на гидрографическом боте, деликатно приглядывался к дочкиному выбору.

Галюшка с нежной теплотой прижалась в полудрёме. Я понял, что обвёрнут с головы до пяток счастьем. Именно так. Дождик едва слышно шелестел. Подружка тихой водой помогала плыть в сон. Ручку свою забыла на мне иль хотела уберечь от всего…

С московских начавшись, дошло до туместных кочек: всё позволено. Самая масть госимущество расдербанить и деньги спереть.

Так закрутилась карусель избавления от вполне «живых» судов. Нашего «поляка» тоже приговорили. Через промежуточные рейс-задания упекли аж в Бангладеш! Оттуда безлошадными с двумя одесскими экипажами самолётом Дакки – Москва. Странно: летим вместе и не общаемся. Совсем не потому, что им по полной гостиничные выдал жуликоватый земляк – представитель морфлота. Нам же – мелочь из однодолларовых бумажек. Просто хлопцы задурились насчёт объедания Украины москалями.

В аэропорту Внуково остолбенение нашло. Хочешь – сразу в Архангельск. А желаешь – через Питер. Некоторые второй вариант предпочли. Была не была! Проведаю-ка Танечку. Не пуд, так килограмм соли на их кухне съел. Случалось свободное времечко – водил её Наташку в детский садик или вечером забирал. По воскресеньям в парке кормили уточек. Оттуда виднелись нечёткими силуэтами краны и судовые рубки. Не хухры-мухры. Гавань Туруханских островов!

– Видишь корабли морские? Мы там когда-то стояли.

– Как далеко ты бы-ы-л! – восторгалась восседающая на плечах. И тут же неупустительно вставляла:

– Давай, по тайне, две конфеты купим.

Будущая белокурая обворожилочка верила в волка, греющегося по ночам в подъезде. Изумлялась фокусу держания носом карандаша. Подучено декламировала:

Вернись, я всё прощу: Упрёки, подозренья.

Когда госы сдав, с номерной Комсомольской отчаливал, безутешно ревела. А мне каково рвать проверенную дружбу?!

Татьяна сдержанной дворянкой на испечённый пирог с цедрой капнула слезинку. Сущие ножи под сердце…

В Питере уже другое лето наступало. Только-только освежили всё майские ливни с грозами. Парк Победы буйно зеленел островком средь асфальтового штиля. Крохотная часть судьбы, навроде дёрганья за рукав, требовала продолжения. Под компас рассудка, как в приключенческом фильме, кто-то подложил топор. Зато какая накатная музыка жизни!