Крылов

Невеста-девушка смекала жениха:
Тут нет еще греха.
А вот что грех: она была спесива!
Сыщи ей жениха, чтоб был хорош, умен,
Не ветрен, не угрюм, имел бы миллион.
И в лентах, и в чести, и молод был бы он:
К середнему сему была она брюзглива
(Красавица была немножко прихотлива):
Ну, чтобы все имел — кто ж может все иметь?
Еще и то заметь,
Чтобы любить ее, а ревновать не сметь.
Хоть чудно, только так она была счастлива,
Что женихи, как на отбор,
Презнатные катили к ней на двор.
Но в выборе ее и вкус и мысли тонки:
Такие женихи другим невестам клад,
А ей они на взгляд
Не женихи, а женишонки!..

Это было торжество живой, полнокровной народной речи. Тут и спесивая красавица, тут и свахи, которых засылают женихи: чисто русский быт, исконные народные словечки и выражения. Ведь ни у Хемницера, ни у Хвостова, ни у В. Л. Пушкина, даже у самого Дмитриева нет таких басен! Крылов избегал и площадной грубости басен Сумарокова, которые больше похожи на балаганные раешники, чем на басни.

Иван Андреевич еще немало потрудился над своими басенками, пока не достиг желаемого совершенства. И вот как-то утром, оставшись наедине с Сонюшкой в гостиной, он вместо сказки прочитал ей басню. Девочка слушала с восхищением. Иван Андреевич так славно читал, так наглядно изображал могучий Дуб и тонкую Тростиночку. А в дверях гостиной столпились горничные девушки, ключница, лакеи и тоже затаив дыхание слушали…

Ему захотелось поделиться своим трудом с кем-нибудь из авторитетных судей, услышать их мнение. Крылов подумал о Дмитриеве. Иван Иванович обладает тонким вкусом, он хороший стихотворец и давно пишет басни. Его суждение весьма важно: Дмитриев — признанный и неоспоримый авторитет.

Дмитриев недавно ушел в отставку и обосновался в Москве. Он купил у Красных ворот в приходе «Харитония в огородниках» небольшой деревянный домик с садиком. Переделал домик по своему вкусу, украсил комнаты эстампами, разместил библиотечку. Каждое утро и каждый вечер обходил он свой садик, следя за деревьями и цветами, ухаживая за ними с превеликим тщанием. В саду росли две старые тенистые липы, прозванные Филимоном и Бавкидою.

Иван Иванович встретил Крылова с сердечной приязнью. Крылов застал его за работой. Дмитриев переписывал свое послание Державину в ответ на стихи, присланные ему российским Пиндаром без подписи. С воодушевлением прочел он их Крылову:

Бард безымянный, тебя ль не узнаю?
Орлий издавна знаком мне полет.
Я не в отчизне, в Москве обитаю,
В жилище сует!

Закончив чтение, Дмитриев извинился за свое навязчивое желание поделиться новыми стихами. «У нас здесь в Москве был некто Левашов, весьма образованный и приятный человек, но отличавшийся неумеренным пристрастием к пиву, — смеясь, рассказывал он Крылову. — В гостях, однако, он совестился частых требований любимого напитка и выражал свое желание разными способами: то повелительным голосом приказывал слуге подать ему стакан пива, то просил вполголоса, а то мельком, незаметно, будто среди разговора. Вот так и я — не могу удержаться, чтобы не прочесть новые стихи».

Крылов заверил Ивана Ивановича в удовольствии, полученном от прослушанных стихов, и признался, что и сам пришел с подобной же целью.

Иван Иванович внимательно выслушал басни и принялся горячо хвалить: «Это истинный ваш род, наконец вы нашли его!» Он сделал несколько тонких замечаний по поводу отдельных фраз и предложил Крылову оставить басни для передачи князю Шаликову, который с начала нового года собирается издавать журнал и ищет материалов. Дмитриев сам взялся написать князю и переслать ему рукопись.

Князь Шаликов был известен в Москве своим жеманным и курьезным поведением, чувствительными стишками, предназначенными для прекрасного пола, большим грузинским носом и необычайной глупостью. Над ним посмеивались и острили, но к нему привыкли, как к забавной принадлежности московских гостиных. Шаликов вечно суетился, кокетливо и претенциозно одевался, повязывал свою тощую шею то розовым, то голубым шелковым платочком. О нем ходили по Москве злые стишки одного остряка: