Крым

– Ортодокс, ортодокс! – закивал солдат.

Лемехов почувствовал внезапную слезную нежность к солдату, к его почти еще детскому лицу, к худой беззащитной шее, к алюминиевому крестику на сером шнурке. Расстегнул на себе рубаху, под которой его серебряный крест висел на золоченой цепочке. Снял крест и протянул солдату. Тот понял, восхитился. Снял с себя крест. Они обменялись крестами. Лемехов поцеловал алюминиевое распятие, а солдат приложил к губам серебро. Они обнялись, троекратно расцеловались. Теперь в этой арабской стране, на жестокой войне, у Лемехова был брат во Христе. Он станет молиться, чтобы пули его миновали.

Генерал направился в дом, где находился штаб батальона, чтобы вызвать по рации танк. Солдаты поспешили за ним.

– Али, почему вы печальны? – Лемехов видел, как мучительно сдвинуты у переводчика брови, как переполнены слезным блеском глаза. – Ведь все замечательно. Сейчас прибудет танк и уничтожит снайпера.

– Здесь, в Дерайе, я жил с семьей. Жена и две дочки. Вон мой дом. – Али указал на соседнее здание с пустыми окнами, над которыми темнели языки копоти. Они чем-то напоминали страдальческие брови Али.

– А что с семьей? – Лемехов сострадал. Ему было неловко за недавнее ликованье.

– Не знаю. Вы слышали, что говорил генерал. Все жители убежали из города. Я их ищу, но их нет среди живых и мертвых.

Заскрипело, заскрежетало. Из-за угла выкатил танк с провисшими гусеницами, с грязной броней, с тяжелым колыханием пушки. Генерал с офицерами вышел из штаба. Стал что-то объяснять командиру танка. Солдаты облепили броню.

– Вы не возражаете, если я пойду и посмотрю на мой дом? – спросил Али.

– Я пойду с вами, – сказал Лемехов.

Они перешли улицу, усыпанную битым стеклом и обугленными тряпками. За их спиной скрежетал, удаляясь, танк. Приблизились к дому.

У подъезда был маленький газон, росло ухоженное деревце с глянцевитыми листьями и розовыми цветами. На ветках висели окровавленные бинты. Их шевелил ветер. Али протянул к деревцу руку и тут же отдернул, боясь коснуться бинта. У входа стояла деревянная лавочка, на которой, видимо, отдыхали жильцы. На лавочке – аккумулятор с разломанным корпусом, из которого вылилась жидкость. Али погладил лавочку, и Лемехов видел, как дрожат его губы.

Они поднимались по лестнице, под ногами хрустело битое стекло, и казалось, Али подпрыгивает при каждом шаге, словно осколки впивались в стопы. На лестничных площадках двери квартир были распахнуты, виднелась разгромленная утварь. Али вжимал голову в плечи, будто кто-то из раскрытых дверей наносил ему удары.

На третьем этаже он остановился перед распахнутыми дверями. Качался, не решаясь переступить порог, словно там за порогом не было пола, и он боялся провалиться в бездну. Шагнул. Лемехов видел, как заметался он по комнатам, подбирая разбросанные платья, книги, упавшие с потолка люстры. Стоял, прижимая к лицу розовое платье, целовал, вдыхал, не мог надышаться.

В спальне на распахнутой кровати валялся грязный мужской башмак, желтели стреляные автоматные гильзы. На стене черной копотью были выведены арабские иероглифы, и Али заслонялся от этих жестоких каракулей. Зеркало было цело. Али взял лежащий на подзеркальнике женский гребень и смотрел на него, словно видел, как льются сквозь гребень волны душистых волос. Лемехов смотрел, как Али отражается в зеркале, прижимая гребень к губам.

За окном грохнул танковый выстрел. Зеркало задрожало, и отраженье Али задрожало. Эхо выстрела смолкло. Зеркало успокоилось, а отраженье Али продолжало дрожать. Али рыдал, сотрясаясь плечами.

Глава 22

Лемехов возвращался в Москву через Бейрут и Стамбул. Аэропорт в Дамаске был закрыт. Повстанцы обстреляли пассажирский самолет. Самолет, получив повреждения, совершил вынужденную посадку. Бойцы спецназа из охраны посольства сопровождали его до Берута и посадили на борт. Он видел в иллюминаторе море и крохотные корабли, оставлявшие на воде окаменевший след. Он перебирал четки, с усмешкой представляя, как именитый художник Филипп Распевцев изобразит его на портрете в вальяжной позе, в домашнем кабинете с четками в руках. На его груди под рубахой висел алюминиевый крестик, и где-то, уже бесконечно удаленный, мчался в боевой машине солдат, его брат во Христе.

Лемехов стремился в Москву, исполненный веры, сосредоточенный, готовый к свершениям. Он выдержал еще одно испытание. Тогда, в Сталинграде, у заветного фонтана, его испытали водой. Здесь же, в пылающей Сирии, его испытали огнем. В Сталинграде он слышал шепот волшебных струй. В Сирии он слышал «скрежет пуль по броне».

Он искушал судьбу, подвергал себя страшному риску, как в «русской рулетке» у смертельной черты. Желал убедиться в том, что судьба к нему благосклонна. Что он избранник судьбы и над ним простерта «длань Божья». И он убедился в этом. Теперь он возвращался в Москву, чтобы продолжить свое неуклонное движение к власти.