Крым-Галлиполи-Балканы

К сожалению, современному исследователю очень сложно проследить за деятельностью Врангеля и его штаба в первые дни после прибытия кораблей на рейд Константинополя и вплоть до его первого приезда в Галлиполи и на Лемнос. Но, безусловно, это был значительный этап его биографии. Нужно было войти в роль Главнокомандующего побежденной и ушедшей в изгнание армии. Поновому выстраивать свои отношения с французами и турками, с нуля начинать их с греками. Необходимо было как можно быстрее привлечь внимание мировой общественности, организаций Красного Креста к положению армии, решить вопрос передачи флота и запасов имущества, находившихся на кораблях. А в это время люди ожидали ответа на главный вопрос: они все еще армия или уже беженцы? Если бы не твердость и последовательность Кутепова в эти первые дни, трудно сказать, как развивались бы события дальше. Но авторитет и популярность Врангеля все еще были непоколебимы.

Только 7 декабря впервые в штабе корпуса появилось сообщение, осветившее план командования. Генерал от кавалерии П.Н. Шатилов, начальник штаба Врангеля, сообщал для сведения и ориентировки, что «Главнокомандующий твердо решил добиваться сохранения армии как силы для борьбы с большевиками и как ядра будущей русской армии». Штаб предупреждал, что «войска не должны соглашаться ни на какие предложения об участии в боевых действиях на стороне Антанты». Указывалось, что «главная цель армии не изменилась, это борьба с большевиками» ^{96}.

И вот наконец 18 декабря 1920 г. состоялась первая встреча Врангеля со своими войсками за рубежом. Он прибыл из Константинополя в Галлиполи на французском броненосном крейсере вместе с французским адмиралом де Боном. Его речь, как всегда, была твердой и убедительной и сняла возникшую напряженность. «Вы выполнили свой долг до конца, — сказал он, — и не ваша вина, что вы уступили превосходящему силой врагу. Виноват в этом мир, который не поддержал нас. Вам мой низкий поклон. Я не хотел к вам ехать до тех пор, пока не выяснится наше положение. Три дня тому назад я получил сообщение, что до тех пор, пока мы снова сможем вступить в борьбу, мы как армия сохраняем свой состав и всю организацию. Дайте же мне, вашему ходатаю перед иностранными державами и таковому же изгнаннику, как и вы, право говорить от вашего имени, чтобы я знал, что все это — выражение вашей воли…» ^{97}

Этих слов оказалось достаточно, чтобы люди поверили, что они признаны не как иностранные наемники или беженцы, а как национальная армия. На следующий день, посещая Дроздовский полк, Врангель еще раз подтвердил это стоящим в строю. «Однако, — пишет в своем дневнике штабс-капитан Г.А. Орлов, — после смотра главнокомандующий отдельно говорил в палатке с лицами командного состава: нас признали и не признали. Французское командование признало, а левая партия французского парламента нас по-прежнему считает беженцами» ^{98}.

Войска восторженно проводили Главнокомандующего и стали терпеливо ждать, что признание армии Врангеля главными державами вскоре улучшит условия их жизни. А между тем никакого признания армии в действительности не было, как перед приездом Врангеля, так и в последующем, до самого конца существования лагерей. Но вину за это войска возлагали на бывших союзников. В следующий приезд Врангеля в Галлиполи, 15 февраля 1921 г., когда он не смог подтвердить, что армия признана главными державами, его никто не осуждал. К тому времени он воспринимался офицерами и солдатами не только как их ходатай, но и как заложник во вражеском стане — заложник, который гордо отражает все удары во имя сохранения чести и достоинства армии.

Зимой 1921 г. наступили самые критические для галлиполийцев времена. Было особенно голодно и холодно. В день заболевало тридцать, а то и сорок человек и по два-три умирало. Люди, совсем недавно прошедшие огонь и воду, ходили в обносках, ели что попало. Надо учитывать, что это были не просто 35 тысяч военнослужащих, а отборные воины, прошедшие две войны, проявлявшие верх самоотверженности и способные драться с многократно превосходящим их противником. Теперь армия никому не принадлежала и слушалась только своего Главнокомандующего. Только он один мог дать ей приказ, куда повернуть штыки. Конечно, были силы, желавшие заполучить ее, — различные русские «центры» и «комитеты», но их в Европе, да и в мире в целом, всерьез уже никто не воспринимал.

Получалось так, что только один человек мог решить, как дальше быть с армией, но его планы никак не устраивали бывших союзников. Что же касается различных политических течений русской эмиграции, то Врангель был категорически против их влияния на армию и против любых политических игр, в которых принимали бы участие его войска в качестве разменной монеты.

Эта позиция четко отражена в приказе временно исполняющего дела начальника штаба Русской армии генерал-майора П.А. Кусонского войскам армии от 11 декабря 1921 г. В нем, в частности, говорится:

«Главнокомандующий приказал сообщить вам: