Крым — Галлиполи — Балканы

Однако агитационная обработка «сидельцев» продолжалась. На видных местах в городе и в полевом лагере французы расклеивали листовки, в которых говорилось о том, что только человеколюбие, а не политические цели побудили Францию приютить бежавших из Крыма русских офицеров и солдат; что за время «Галлиполийского сидения» люди имели возможность отдохнуть и теперь могли бы браться за честный труд.

Устную пропаганду среди младших чинов французы вели в основном в отсутствие офицеров, используя достаточно весомые аргументы, внушая, что жизнь в лагерях лишена всякого смысла, что армия нужна лишь Врангелю и его окружению — только при ее наличии они могут рассчитывать на финансовую поддержку различных государств и фондов, чтобы жить безбедно. Солдат также отговаривали от перехода в балканские страны, где их станут использовать как дешевую рабочую силу, и они вынуждены будут своим трудом содержать офицеров, которых становится больше, чем рядовых. Не у всех такие аргументы вызывали протест. Некоторые галлиполийцы и сами приходили к подобным выводам. В своем дневнике 24 апреля 1921 г. Г. Орлов, например, записал: «…работать в Сербии на других наших же русских, не знающих ни меры, ни предела, никто не захочет. И чего в самом деле они будут трудиться в то время, когда другие будут пьянствовать. Гораздо проще тогда разойтись и начать самостоятельную жизнь, по крайней мере, что заработаешь, то и получишь сам, а то эта военная организация во время работы всем и каждому хорошо известна»^{148}.

И все же в целом агитация французов не находила поддержки. Листовки постоянно срывались, после чего возле них выставили посты сенегальцев. «Полны комизма были фигуры русских, с вытянутыми шеями пытавшихся с большого расстояния прочесть мелко написанное объявление, к тому же заслоненное воинственной фигурой сенегальца. И вот однажды предприимчивый русский шутник ухитрился заменить французское очередное объявление плакатом с надписью: "Первый армейский корпус верен и верит своему Вождю генералу Врангелю и туда только пойдет, куда он поведет". И под дружный хохот зрителей недоумевающий часовой еще долгое время сторожил этот плакат, деятельно отгоняя назойливую толпу русских весельчаков»^{149}.

Не все, конечно, выдержали выпавшие на их долю испытания. Среди солдат и офицеров ходили слухи о том, что спекулируют военным имуществом и продуктами, что проматываются и без того скудные средства, изредка выпадавшие на долю галлиполийцев, о воровстве золота и драгоценностей, вывезенных из банков Севастополя и Симферополя. Большой резонанс получили события, разыгравшиеся вокруг начальника штаба корпуса генерал-лейтенанта Е.И. Достовалова.

«Возмутительный номер отколол генерал-лейтенант Достовалов, бывший НШ (начальник штаба. — Н.К.) 1-й армии, а теперь наштакорп (начальник штаба корпуса. — Н.К.). Тут произошла темная история с драгоценностями из симферопольских сейфов. Эти драгоценности исчезли таинственно из парохода в Константинополе. Несколько раз против Достовалова поднималось дело… Наконец дело повернулось так, что Достовалову нужно было уйти. Его хотели назначить военным представителем в Сербии, но потом эта "чаша" миновала нашу армию. Это было бы прямым вызовом Русскому Совету в Константинополе, который, со своей стороны, собирался предать его суду… Достовалов вообще вел довольно веселый образ жизни. Из казенных денег он взаимообразно за два раза взял 1500 лир, кроме того Кутепов на дорогу дал ему 300 лир (из каких это денег, интересно, и на каком основании). Кроме того, Достовалов в компании с полковником Чертковым и еще двумя военными занимался спекуляцией, привозя из Константинополя какие-то вещи для продажи здесь. Захватив с собой общие спекулятивные деньги и золотой портсигар Черткова, Достовалов скрылся. 1500 лир он тоже оставил себе на память. Прилично со стороны высшего командного состава. Говорят, приказано его задержать и арестовать. Таких людей у нас много, и немудрено, что можно плюнуть на все и уйти подальше от таких благодетелей»^{150}.

Потом Достовалов объявился в Салониках, откуда вскоре вернулся в Советскую Россию. В 1938 г. он был расстрелян^{151}.

Нужно было как-то показать личному составу, что еще есть перспективы в продолжении службы. Вскоре по корпусу был издан приказ о зачете «галлиполийского сидения» во фронтовой стаж и о продолжении производства в очередные воинские звания. Не лишенные юмора «сидельцы» по-своему отреагировали на это. Кто-то нарисовал карикатуру, которая ходила по рукам, пока ее не изъяли. На ней был изображен строй галлиполийцев из одних только генералов. В отдалении единственный оставшийся полковник готовит на всех кашу. Врангель, с большой седой бородой, опираясь на палочку, вместе с престарелыми Витковским и Кутеповым проводит смотр построившимся генералам. Надпись внизу сообщала, что это происходит в 1951 году, и приводила слова обращения Врангеля: «Держитесь, орлы. Пройдет еще два месяца, и нас признают как армию»^{152}.