Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)

К этому времени и подоспел ленинский декрет, санкционировавший расстрелы. При обсуждении декрета в Севастопольском совете «меньшевистские и эсеровские лидеры (Н. Л. Канторович, С. Риш, Бируля и другие)… своими демагогическими речами и издевательством над принципами пролетарской революции довели матросскую массу до белого каления»²⁰⁰. 23 февраля матросы корабля «Борец за свободу», – сообщает газета, – наметили «ряд действий вплоть до поголовного истребления буржуазии²⁰¹. Некоторые судовые комитеты горячо одобряли самые крайние шаги. Их собрание на упомянутом линкоре 21 февраля (есть данные и об общематросском митинге на линейном корабле «Воля») выбрало

25-членную комиссию во главе с анархистами председателем Центрофлота (с января 1918 года) С. И. Романовским, Басовым и одиозным С. Г. Шмаковым. Все происходило помимо ведома исполкома совета. ЦК ЧФ, чувствуя свое бессилие перед многотысячной, жаждущей крови толпой, не решаясь противостоять ей, пытался все-таки ввести террор хоть в какие-то рамки, а задним числом – осудил его.

Басов явился в совет, требуя автомобили. Совет отказался это сделать. «Не хотите – не надо. Мы сами это (курсив наш. – Авт.) сделаем, а вас знать больше не хотим»²⁰², «время митингов прошло», – таков был ответ «масс». Вооруженная толпа в 2500–3000 человек, сначала собравшись на Каменной пристани, а затем, разбившись на отряды, под лозунгами «Смерть контрреволюции и буржуям!», «Да здравствует Социалистическая Революция!» двинулась в город. Обыскивать, грабить и убивать. Было примерно два-три часа ночи.

Все попытки большевиков Н. А. Пожарова, О. Х. Алексакиса, П. З. Марченко остановить перевозбужденное скопище окончились ничем. (Другое «высокое начальство» в Севастополе отсутствовало: Н. И. Островская уехала в Москву и не вернулась, В. Б. Спиро находился в Александровске, а Ю. П. Гавен – в Сарабузе и смог возвратиться только 25-го вечером). В эту ночь матросы умертвили до 250 человек²⁰³.

С «классовым врагом» было все понятно. Враг он на то и враг, чтобы его уничтожать. 23 февраля некоторых из тех, кто не успел или не сумел выплатить полностью контрибуцию, сначала собрали в помещении совета. Люди ждали решения своей участи, отгоняя в мыслях самое страшное. И только «один из них – Феликс Иосифович Харченко – быстро сообразил создавшееся положение и сказал окружающим: “Жизнь кончена, нас сегодня расстреляют”…»²⁰⁴. Однако, как говорил на 2-м Общечерноморском съезде матрос Беляев, судя по всему – противник кровопролития, совет отказался содержать (а значит, и защищать) арестованных, тем самым расписавшись в своей беспомощности. Тогда арестованных начали группировать в Морском собрании. «Когда все люди были собраны в одной комнате, я [Беляев] посмотрел на них; там были и офицеры, и священник, и так, просто разные, кто попало. Там были совсем старые больные старики. Половина матросов требовали уничтожить их. Была избрана комиссия [ «организационно-сортировочный комитет»], куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. (…) Никто не знал ни арестованных, ни того, за что их арестовали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что это офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывезти из зала. А около 12 ч. ночи [24-го?] звонит телефон из городской больницы, меня спрашивают, что делать с 40 трупами, что возле больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых. Я обратился снова в Совет…Но все меры были бессильны, матросы разбились на отдельные кучки и убивали всех»²⁰⁵.

Той ночью убивали везде – на улицах, за городом, в тюрьмах. Город был оцеплен матросами, чтобы никто из «врагов» не смог уйти в безопасное место. «Нужно только вспомнить лужи крови на улицах, изуродованные трупы, подвозимые на автомобилях к баржам для погребения, бледных женщин с печатью смертельного отчаяния, мечущихся по улицам… (…)

Мало в Севастополе семей, так или иначе не затронутых февральскими убийствами. Много погибло тогда людей, которые еще долгие годы могли бы приносить пользу родине.

Убийство – всегда преступление. Но эти убийства были дважды преступны, т. к. была пролита кровь ни в чем не повинных, беззащитных людей…»²⁰⁶.