Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова

Выхода не было. Они попытались пройти вдоль берега в обе стороны, чтобы обойти город, но всюду натыкались на отдаленный лай собак или немецкую речь. Возвращались на место, понимали: утром их снимут с мыса, но уже не свои. Галач всматривался в темноту моря и не находил ничего спасительного, кроме далеких ярких звезд, кажется безразличных к их судьбе. На мгновенье в лунной дорожке он увидел качнувшийся кусок деревянной палубы, составленной из скрепленных досок, разорванных рвано и торчащих остро… Друзья слили в темноте остатки воды из фляг убитых, пособирали какие-то продукты, вплавь добрались до остатков палубы и начали грести кто саперной лопаткой, кто куском фанеры. Благо, ни волны почти не было, и через пару часов они были вдалеке от берега. Устав, они просто уснули, а проснувшись, увидели тоненькую береговую полоску с едва видимым, уже разрушенным их родным городом и снова начали грести. «Вот, ребята, оторванная земля, наша оторванная земля…»

Они достали карту из единственной планшетки и начали мысленно вычерчивать путь, предполагая, как им добраться до Сухума или даже Батума. Укрываясь от жары под натянутыми подобно тентам гимнастерками, только однажды подкрепившись хлебом и кусочками шоколада, они гребли и гребли до тех пор, пока не оказались совершенно одни посреди моря и горячего неба с ослепительным солнцем. Теперь они ждали только одного – вечера, темноты и звезд…

Нет, они никогда не ходили, как древние греки, по звездам в Черном море, но все-таки кое-что соображали и, найдя точку отсчета, Полярную звезду, определились с востоком и западом, югом и севером. Ни один корабль не виделся им на горизонте, ни один самолет в небе. «Это хорошо, – думали они. – Сегодня непонятно, кто это может быть – свои или чужие». Они гребли и гребли по ночам, а днем отдыхали, прячась от жары в воде под плотом, пробитым осколками и пулями. Наконец, изголодавшие умирающие от жары и жажды, примерно на пятый день они увидели очертания гор вдалеке.

– Все, мы спасены, – сказал Галач, – это Кавказские горы… – Собрав остатки сил, они добрались до берега.

Когда высадились, никого вокруг не было. Песчаный берег, тишина, но горы были не такими высокими, и на них не было, как на Кавказских, снега, может где-то далеко-далеко… И тут они услышали турецкую речь. Они вдруг поняли, что оказались в Турции, и в тот же миг их окружили турецкие полицейские. Начали спрашивать по-турецки.

– Кто вы такие и откуда?

Галач, знавший крымчакский язык, понимал и турецкий. Он ответил:

– Мы приплыли на плоту из Крыма, немецкие войска взяли крепость Ахтиар.

– Поехали с нами, там разберутся, – сказали полицейские и замкнули на их запястьях наручники.

– А где мы? Куда приплыли?

– Трабзон, мыс Трабзон, Турция, понятно?

– Мне понятно, а им нет, – кивнул Галач на своих друзей.

– А ты откуда знаешь турецкий?

– Я крымчак, наши языки родственные, тюркские.

– Татары, что ли?

– Да, что-то похожее.

– Ладно, в участке поговорим.

Пока их трясло в старом полицейском автомобиле, Галач думал: «Трабзон, Трабзон, это мы промахнулись километров на триста южнее Батуми. Видно, течение… А дальше что по карте? По-моему, Синоп… Это примерно еще километров сто пятьдесят. Да, промахнулись. Турки не воюют на стороне Германии, объявив нейтралитет в сорок первом, но к нам относятся не ахти как. Посмотрим, что будет…»

Обращались с ними не слишком вежливо, особенно когда добрались до Синопа. Там полиция передала их военным, их бросили в местную тюрьму, причем в одиночные камеры.

Тюрьма находилась на склоне горы, в камере были щели, в которые можно было увидеть огромный спуск, заваленный камнями и ведущий в ущелье белых, поросшими деревьями гор. Город, наверное, находился недалеко. Оттуда слышались призывы муэдзинов на молитвы. Но самих мечетей не было видно. Прошли день, ночь, а потом по подсчетам Галача и вся неделя. Раз в день им приносили какую-то непонятную по хлебку и раз в день кружку воды, открывая для этого маленькое окошечко в двери камеры. Сама камера была маленькой, едва можно было сделать два-три шага, каменной, без кровати. На полу лежал тростниковый коврик. На нем можно было спать, скрутившись калачиком. В одном из углов стоял тазик для туалета, который чистили раз в два или три дня. Все это тоже входило в систему наказаний, понял Галач, сроду не бывавший ни в каких тюрьмах, особенно турецких. То же самое наверняка было у Семена и Артура. И вот где-то дней через десять Галача потащили, именно потащили на допрос, взяв за воротник гимнастерки и за пояс галифе так, что они врезались между ног. В комнате сидел скорее всего военный следователь. Черная чалма на голове и китель полуевропейского образца.

– Вы говорите по-турецки, откуда знаете наш язык?

– Это не совсем так, я говорю на крымчакском языке.

– Такого языка нет, есть крымско-татарский, похожий на наш.

– Нет, есть, я учил его в крымчакской школе, он похож на крымско-татарский, поскольку мы жили много веков совсем рядом. Есть и похожие обычаи…