Крымская кампания 1854 – 1855 гг.

Французы не были единственной причиной беспокойства Раглана. Министры правительства пребывали в состоянии ничем не подкреплённого оптимизма. Ещё в начале сентября Чарльз Гревилль заявил на заседании кабинета, что «он совсем не доволен действиями Раглана, которого многие считают слишком педантичным и старомодным». Теперь же все в один голос превозносили заслуги командующего. Один из его прежних недоброжелателей, который перед сражением на Альме требовал чуть ли не отдать генерала под суд, выступил в палате общин с предложением наградить лорда орденом Подвязки. Герцог Ньюкаслский написал Раглану бодрое послание, в котором поздравил его с Рождеством и пожелал в следующем году вернуться с почестями в благодарное отечество. «Смелость совершённого армией флангового манёвра можно сравнить только с решительностью его выполнения, — писал он в другом письме, —

её величество поздравляет Вас с мастерски выполненным ночным переходом армии».

Лорд Хардиндж писал, что «трудно преувеличить всеобщее восхищение продемонстрированными Вами во всех операциях умением, решительностью и храбростью. Мастерский марш во фланг противнику, в результате которого армию, артиллерию и флот удалось привести в Балаклаву, на кратчайшее расстояние от Севастополя, взаимодействие с силами флота — всё это примеры блестящего проведения величайших военных операций современности». Правительство, в самом деле, не видело никаких причин для беспокойства. А трудности «только докажут всей Европе, что стены Севастополя не более неприступны для британского оружия, чем вершины Альмы»

.

23 октября Раглан отвечал на все эти поздравления, выражения благодарности и доверия. Он прилагал к ним послание своего переводчика Чарльза Кэттли, который прежде был британским консулом в Керчи. В нём Кэттли пытался объяснить, насколько холодными бывают зимы в Крыму: «Можно ожидать ураганных ветров, проливных дождей, снега и пронизывающих холодов. А один раз в несколько лет случаются настоящие «русские морозы», когда рука человека, коснувшаяся металла, примерзает к нему». Эти слова были пророческими, но на них не обратили внимания. «И в заключение моего письма, — писал Раглан, —

мне хотелось бы подчеркнуть, что армия нуждается в отдыхе. Хотя ей и не пришлось совершать долгих маршей, люди устали. Непосильной задачей стало даже ежедневное добывание воды и дров. Очень даёт себя знать здешний климат: холера всё ещё не побеждена».

Он вновь подчёркивал, как необходимы свежие войска. Он считал невыполнимой задачу по одновременной осаде города, обороне открытых флангов и прикрытию базы в Балаклаве.

VIII

Действительно, Балаклаву защищали лишь немногочисленные подразделения турецких войск, морской пехоты и стрелков-горцев. Они растянулись по всему периметру имевшей форму полукруга бухты к северу и востоку от посёлка Кадикей. Перед ними располагался лагерь кавалерии, а на холмах с обеих сторон развернулись пехотные дивизии, нацеленные на Севастополь.

Расстояние от Балаклавы до Севастополя составляет около 7 миль. Два города соединяло 3 мили сельского тракта, который соединялся с Воронцовской дорогой, которая вела на юго-восток от Севастополя. Она пересекала военные лагеря, затем спускалась через равнину Балаклавы к реке Чёрной и через 2 мили после моста через реку вела к посёлку Чоргун (см. карту на стр. 112).

Дорога шла через равнину Балаклавы справа налево на узком клочке земли, который военные назвали Верхним проходом. Расположенный чуть выше в районе Федюхиных высот ровный участок земли получил название Северной долины, а полоска земли на ближайшем склоне была названа Южной долиной. Эти две равнины, разделённые Верхним проходом и отрезанные одна от другой острыми вершинами холмов, вскоре стали ареной одного из интереснейших эпизодов военной истории.