Крымская ракета средней дальности

И тут вдруг мне показалось, что самолет своим брюхом зацепил острые колья забора. Он затрясся, как в судорогах, звук мотора захлебнулся и затих. Лопасть винта замерла прямо на моих глазах. Я услышал то, чего не слышал еще никогда: как шумит ветер за бортом, когда самолет летит. Вокруг меня, стремительно поднимаясь к облакам, засверкали желтые полоски трассеров. Раздалось несколько глухих хлопков, с каким, наверное, лопаются барабаны… Я не успел понять, что произошло, как самолет стал заваливаться набок. Ужас словно заморозил меня, сделал тяжелыми и бесчувственными руки и ноги. Кресло вместе с полом уходило из-под меня. Неимоверными усилиями я заставил себя схватиться за ручку управления двумя руками… Надо попытаться спланировать… Но высота слишком мала, чтобы выйти из сваливания и перейти в горизонтальный полет… Какой ужасный, невыносимый свист за бортом!.. Земля приближалась. Деревья росли, тянулись ко мне, словно щупальца гигантского осьминога… Самолет медленно выравнивался. Но слишком медленно! И все равно – разницы никакой, как он падает. Все равно ему некуда садиться – кругом деревья…

До крови закусив губу, я потянул ручку на себя, пытаясь хотя бы уменьшить скорость снижения и продлить еще на несколько секунд эту агонию. Я успел увидеть, как крылья срезали несколько самых верхних веток, мгновенно превратив их в силос, а потом раздался страшный треск, фонарь накрылся чем-то темным, спутанным; он лопнул и стал крошиться, словно плитка белого шоколада…

И все. Мрак забвения. Ни боли, ни мыслей, ни звуков. Жизнь ушла в пятки и там затаилась.

Глава 31 КОНТЕЙНЕР

Мне казалось, что кровь заливает глаза. Нет, не просто заливает, а что я тону в ней. Все, что меня окружало, было кровью. Может, я уже растворился в ней и стал вишневым, желеобразным сгустком? Что это? Скорее жизнь или скорее смерть? Но я ощущал движение воздуха на лице, я улавливал запах – нет, не тошнотворный крови, а горьковатый аромат сосновой смолы… Я все больше воспринимал себя. Я лежу. Нет ни боли, ни волнений. Мои глаза закрыты, но кровавый свет пробивается сквозь веки…

Я чуть приоткрыл глаза. Маленькое «деревенское» окно с двумя створками. Нижняя часть его закрыта занавеской на проволоке. Верхнюю заполняет огромное красное солнце. Закат. День подходит к концу. Какой день? Неужели все тот же, когда я самовольно взлетел без инструктора, а потом стал кружить над воинской частью, да еще и спикировал на «Лендкрузер», стоящий у штаба? Что было потом? Часть жизни вырвана из сознания…

Я пошевелил головой, словно хотел определить габариты, какие занимало мое тело на этой планете. Мои руки лежали поверх одеяла, голова уютно пристроилась в середине продавленной подушки. Подо мной поскрипывала железная койка, выкрашенная белой краской. Рядом – тумбочка, исписанная вдоль и поперек аббревиатурой «ДМБ». Комната маленькая, с белыми стенами. В ней никого, кроме меня. В разных углах стоят еще две койки, заправленные так аккуратно, что создается впечатление, будто вместо матрацев под одеялами лежат гранитные надгробные плиты с идеально ровными краями, а в наволочках спрятаны чемоданы. Это больница?

Привстал, все смелее управляя своим телом. Джинсы и рубашка на мне, матросские ботинки – под койкой. Руки и ноги целы, вот только все время кажется, что правый глаз плохо видит, что-то мешает… Я провел рукой и нащупал край лейкопластыря. Легко и без боли оторвал его. На внутренней части налипла запекшаяся кровь, похожая на коричневый песок. Значит, у меня разбита бровь. Я, как слепой, изучал свое лицо на ощупь. И на лбу лейкопластырь, и на подбородке. Наверное, осколками плексигласа всю физиономию посекло.

Надел ботинки. Меня немного пошатывало. Я подошел к окну. Солнце уже наполовину спряталось за лесом. Металлический щит с нарисованным на нем солдатом отбрасывал длинную густую тень. «Военнослужащий обязан строго соблюдать правила ношения военной формы!» Справедливый призыв… Я заправил рубашку в джинсы, зашнуровал ботинки.

Через дверь я попал в короткий коридор, в котором стоял крепкий запах медикаментов. Пусто. Тихо. Только гудят на потолке неоновые лампы. К стенам прижимаются ряды сидений, похожие на те, которые стоят в кинозалах. На дверях кабинетов таблички: «Процедурная», «Терапевт», «Стоматолог»… Ни больных, ни врачей! Можно позавидовать здоровью местного контингента.

Дверь с табличкой «Выход» вывела меня на лестничную площадку. Узнать бы скорее, что с самолетом и можно ли его починить. Память не сохранила последние мгновенья полета. Помню, как заглох мотор и самолет стал соскальзывать на правое крыло. Кажется, я успел его выровнять, но задел макушку сосны. Мне показалось, что по самолету стреляли из автоматов… Нет, не показалось! Я отчетливо помнил следы трассирующих пуль. Их было так много вокруг, что они, должно быть, изрешетили днище и крылья. Страшно думать об этом, но как бы мне не пришлось покупать аэроклубу новый самолет… Где же это я очутился?