Крымская война. Соратники

Велесов постучал пузатым портсигаром по столу, нащупал выступ на торце, нажал. Мелодично звякнула пружина. Белых успел только открыть рот, чтобы крикнуть: «Не надо!», но крышка откинулась и… Велесов вдохнул, сморщился, борясь с неодолимым позывом, и, не сдержавшись, чихнул. Из портсигара взметнулось облако красноватой пыли. Друзья, не сговариваясь, кинулись прочь из каюты, сбивая стулья, налетая на стены и друг на друга – глаза у всех троих были плотно зажмурены.

– Поняли, каково это? – с мстительным удовлетворением поинтересовался Белых, когда все трое, сияя красными физиономиями, как стоп-сигналами, устроились на ветерке, на вертолетной площадке. Адская смесь не попала в глаза, но кожа чесалась дико, слизистые носа невыносимо свербели, вынуждая то и дело разражаться оглушительными чихами. – Я полсуток на стену лез, глаза промывал – ни хрена не помогает!

– А почему вы его не повязали? – спросил Андрей. – Сразу, как только взяли?

– Что, так и вести по городу, связанным? Мы Блэксторма расспросили про Фибиха, так он, сука, даже запираться не стал: знаю, все скажу, только на словах объяснить не смогу, лучше проведу. Я и поверил – в старом городе такой лабиринт, черт ногу сломит! Веду его аккуратненько, под ручку, с другой стороны Змей – в бок наглу ствол упер, чтобы не дергался. Так до места и дошли. Осмотрелись, заныкались в переулке. Выждали момент. Вий Блэксторма держал, пока мы с мичманом на пару сработали. Делов-то на рыбью ногу… В доме, кроме Фибиха, был капрал морской пехоты, его мигом успокоили. Вернулись в переулочек. С отходом проблем не предвиделось, дворами добраться до базы – раз плюнуть, дело, считай, сделано. Тут-то я и лоханулся! Стал я Фибиха перепаковывать, чтобы своими ногами шел, отвлекся – тут этот гад-репортер пыль свою мне в рожу и кинул! Боль адская, я отшатнулся, Ваньку Калянджи с ног сбил. Он молодчина, не растерялся, Фибиха к земле придавил, за горло держит. Змей – он на стреме стоял, в конце переулка, – прибегает, ствол наготове. А все, поздно, Блэксторм, мать его, уже ноги сделал. Ну, мужики меня к берегу, где «Скиммер» заныкан. Карелу по радио скомандовали – бросай все, хватай Фро и туда же. Через два часа были уже на «Улиссе», а я до вечера волком выл, так жгло!

Велесов едва сдержал очередной чих.

– Тебя подвели стереотипы. Привык думать: ежели западный журналист – то непременно какая-нибудь трусливая либеральная сволочь, которая при малейшей опасности принимается вопить о правах человека и неприкосновенности прессы. А здешние репортеры – волчары еще те. На Западе такие после вьетнамской войны, считай, перевелись. Этот Блэксторм, зуб даю, начинал криминальным хроникером и, как полагается джентльмену, ходит с кастетом в кармане. Такому палец в рот не клади, оттяпает по плечо.

– Где сейчас Фибих, на «Улиссе»? – спросил Андрей.

– На «Алмазе». На крейсере карцер имеется, все честь по чести – запоры, окошко зарешеченное. У двери матрос с револьвером, хрен он оттуда куда денется!

– А дальше что? Так и будут держать в карцере?

– Не знаю, – пожал плечами Белых. – Фибих – их кадр, пусть сами и решают, как у них там принято. По мне, так и возиться незачем. Пулю в затылок, колосник горелый и ржавый к ногам, и все дела. Нет человека – нет проблемы.

– Злой ты, Игореша, негуманный, – укорил спецназовца Велесов. – А ты его спросил, как он дошел до жизни такой? Может, он не предатель вовсе, а страдалец за общечеловеческие ценности? Может, он собирался европейскую цивилизацию спасать от расейского крепостнического варварства?

– А пошел он со своими ценностями! – взвился Белых и оглушительно чихнул. Велесов с Андреем рассмеялись. – Тебе… (апчхи!) легко рассуждать, а вот… (апчхи!) схлопотал бы в рожу этой дряни – не так бы… (апчхи!) запел!

– Я стараниями Фибиха схлопотал пулю в плечо, – ответил Велесов. – Так что имею право на некоторую иронию. А ты терпи, в следующий раз будешь внимательнее… Рэмбо!

II

Пароходофрегат «Владимир».

17 октября 1854 г.

Велесов С. Б., попаданец

Серебристая раскладушка ноутбука смотрелась в кают-компании более чем странно. Ладно бы вокруг была попсовая позолота и завитушки в стиле какого-то там Людовика – на яхтах миллионеров сочетание хай-тека и псевдоампира в порядке вещей. Но интерьеры «Владимира» отличались строгостью, даже аскетичностью: темные дубовые стенные панели, начищенная до солнечного блеска бронза иллюминаторов, простая мебель, кипенно-белые накрахмаленные скатерти. Напротив орехового буфета, в котором поблескивает столовое серебро (на каждом предмете гравировка «Владимиръ»), красуется на высокой подставке модель судовой паровой машины – подарок завода братьев Ренни. Над ней, на переборке, – бронзовая табличка судостроительной верфи: «T. J. Ditchburn & C. J. Mare» в Блекволле, Англия. Рядом большой штурвал с выгравированными по латунному ободу турецкими буквами – трофей, взятый с «Перваз-Бахри», память о победе в первом в истории бое паровых кораблей.