Крымская война

Председатель конгресса граф Валевский на заседании пленума 8 апреля 1856 г. вдруг произнес прочувствованное слово о непорядках и дурном управлении в некоторых провинциях, принадлежавших римскому папе, а также в Королевстве обеих Сицилий. Казалось бы, это относилось только к римскому папе, Пию IX, и к неаполитанскому королю. Но всполошился и обиделся прежде всего граф Буоль, первый австрийский уполномоченный. Он высказался в том смысле, что конгрессу не следует вмешиваться во внутренние дела независимых держав. Буоль понимал, что Валевский и тотчас же поддержавший его Кларендон открывают прямую дорогу к опаснейшему для Австрии обсуждению вопроса об австрийском владычестве в Ломбардии и Венеции. И, действительно, вслед за первыми ораторами, говорившими за и против, выступил полномочный представитель королевства Сардинии граф Камилло Бензо Кавур. Граф Кавур, можно сказать, пожертвовал 15 тысячами пьемонтских солдат, которых по желанию Наполеона III погнал на смерть к бастионам Севастополя, лишь бы получить право теперь, на конгрессе, поставить во всей полноте итальянский вопрос.

Кавуру не удалось полностью осуществить то, чего он домогался, т. е. прочесть на пленуме свой мемуар о бедственном положении итальянского народа во владениях Австрии на Апеннинском полуострове, а также в других государствах Италии, вроде Церковной области и Королевства обеих Сицилий. Это прочтение перед пленумом означенного мемуара было, как утверждала впоследствии итальянская пресса, в свое время обещано самим Наполеоном III Кавуру, еще когда речь шла о посылке сардинского корпуса в Крым. Но мало ли что обещается устно! Наполеон III всегда на практике придерживался юмористического ответа своего дяди, когда до него дошли упреки Александра I в забвении тильзитских мотивов: «В политике, как и в музыке, мотивы только тогда действительны, когда положены на ноты». Не позволив Кавуру прочесть мемуар, граф Валевский зато разрешил ему произнести именно в заседании 8 апреля в высшей степени резкую речь, прямо направленную против Австрии. Эта речь была потом, для протокола, очень смягчена графом Валевским, и из нее было старательно вытравлено все, что довольно недвусмысленно говорило о неизбежности устранения австрийского владычества на Апеннинском полуострове. Но самое выступление Кавура, прослушанное пленумом, даже разрешение императорской негласной цензуры печатать почти полностью во французских газетах не прочитанный на конгрессе мемуар, — все это было довольно неприкрытой угрозой для Австрии, и притом угрозой, за которой чувствовалось присутствие самого Наполеона III. Орлов не выступал по этому вопросу, сославшись на то, что его полномочия не простираются на обсуждение предметов, не относящихся прямо к заключению мира. Но русские уполномоченные могли только злорадствовать, наблюдая, в каком незавидном положении оказывается к концу конгресса граф Буоль. Австрия все три года войны послушно шла за Наполеоном III в надежде, во-первых, на великие и богатые милости в Молдавии и Валахии и, во-вторых, на упрочение своего господства в Италии вследствие «союзных» отношений с французским императором. Теперь Буоль возвращался в Вену не только с пустыми руками, но и чувствуя уже собирающуюся над Ломбардией и Венецией грозу. В России М.П. Погодин и поэт Ф.И. Тютчев определенно предсказали еще в 1854 г., что прямым последствием победы Наполеона III под Севастополем будет изгнание Австрии с Апеннинского полуострова и что, таким образом, предательская политика Буоля никакой наградой не увенчается.

«Пушка, которая разбивает Севастополь, прогонит Австрию из Италии», — писал Тютчев в одном частном письме, и, следовательно, напрасно Австрия так старается[1352].

20

«У нас известие о заключении мира, хотя и было обычным порядком возвещено городу пушечными выстрелами с Петропавловской крепости и сопровождалось благодарственными молебствиями, не могло, конечно, считаться событием радостным… — говорит в своих воспоминаниях Д. А. Милютин. — Бедствиям войны положен был конец, — но мир куплен дорогой ценой. Русское национальное чувство было оскорблено. Молодому императору пришлось расплачиваться за неудачи войны, не им начатой»[1353].