Крымские дневники

 Автобусик, серый снаружи, был таким же и внутри. Обивка серая, кресла серые в пятнах,  окна мутные.

– Похоже, его не мыли с момента создания – резюмировала мои мысли, жена. Она за тридцать пять лет, нашей совместной жизни, стала моей второй половинкой, реально. И излагала мои мысли, своими словами безо всяких усилий. Я давно к этому привык. И мог отвечать ей тем же.

 Пассажиры, впереди меня, за спинками кресел были  почти не видны.  Только мужчина лет сорока, с рыжими волосами и в коричневой куртке. Он сидел на одиночном боковом месте чуть впереди и наискосок, то же с огромной сумкой, которую бросил  на пол в проходе рядом с собой. В сумке при падении,  звякнуло, что то тяжелое.

 И мой сосед, в шляпе, сидящий справа от меня у окна. Конечно, рассматривать его в упор, я себе позволить не мог. Но мимолетно взглянув, сразу понял, передо мной священник.

 И вот теперь искоса поглядывая в его сторону, пытаясь не быть навязчивым. Я всё больше убеждался в своём первом выводе.

 Да, священник.  Возрастом. Какого же он возраста?  Пятьдесят? Старше? Моложе? Я затруднялся определить его возраст.  Виден только его профиль. Сверху, голову прикрывала  небольшая, тёмная, помятая шляпа. Она скрывала половину бледного лба.  Видимая часть лба без морщин. Нос прямой, с небольшой горбинкой. Лицо белое, ничуть не загорелое, даже кажется мне чуть розовым. Глаз не видно. Снизу, подбородок скрывала  длинная, остроконечная, козлиная бородка. Волосы в ней светлые, с сединой, скорее рыжие и мелко вьющиеся. Владелец бороды время от времени проводил по ней рукой сверху вниз, как бы оглаживая. Был виден немного затылок, вернее косичка из рыжих волос.

 Я, почему то подумал. – Мужик, с железом в сумке, рыжий. Поп, то же, рыжий. Я сижу между двумя рыжими, впору загадывать желание.

 Повторюсь. Мне виден был только, профиль батюшки. Ведь так, на Руси, у нас принято  называть священников.

Ему могло быть и тридцать лет и шестьдесят. Шляпу я уже описал. Одет в короткое пальто чёрного цвета, с большим карманом на животе прикрываемом клапаном. Этот карман меня удивил. Как сумка у кенгуру. Сразу представилось, что батюшка хранит в нём свой большой крест, свечку, ну и что там может быть ещё, разные церковные причиндалы. Пальтишко было демисезонным. Из под него выглядывали чёрные брюки, с блестящими, от многочисленных встреч с утюгом, залысинами и намертво отстроченными спереди кантами-стрелками.  Такой фокус я встречал у военных. Вечные стрелки.  И даже не глаженные, мятые штаны, теперь, издали, казались отутюженными брюками.  Эту батюшкину униформу, завершали чёрные, с потёртостями, или может испачканные в грязи ботинки. С высокими голенищами и стёртыми каблуками, похоже зимние, хотя на дворе сентябрь. Одну ногу батюшка выставил прямо перед собой, твёрдо упёршись в пол. Второй полусогнутой, прижимал к стенке автобусика, стоявший на полу большой полиэтиленовый пакет красного цвета и  с многообещающей рекламой.  Из которого выглядывал краешек  пластмассового, синего ведёрка, доверху заполненного крупными тёмно лиловыми сливами. Рядом с пакетом, лежала  небольшая сумка непонятного цвета.

 Меня тронул вид батюшки. Привыкший видеть по телевизору, попов в красивых рясах с огромными золотыми крестами чуть ниже живота, на толстых, золотых цепях. Разъезжающих на дорогих автомобилях. Этот батюшка ничем не походил на них.

 Мне виделось, что он в любое время суток и любую погоду, ходит в своих стоптанных ботинках, к жаждущим его священного благословения. И сейчас возвращается, откуда то, может от больного, а может,  уже умершего. И везде его помощи, просят и получают простые люди, которые и отблагодарили его, чем могли, сливами которые батюшка и везёт матушке.

 Батюшка сидел и смотрел в окно. Сложенные накрест руки покоились на груди. В такой позе, он, похоже, готов просидеть всю дорогу.

– А Вы, куда, едете? – Я, было, попытался вывести его на беседу.

– До Новочека – кратко, ответил он.

В салоне, было, шумно и я  не разобрал, куда он едет. Хорошо знал все остановки по пути, но такой не было.

И лишь через несколько минут, до меня дошло, что Новочеком, батюшка назвал Новочеркасск.

Дело было давно, я жил, несколько лет, в этом городе и вспомнил, что местные жители, особенно таксисты, частенько так коротко называли свой город.

Батюшка, к беседе был не расположен. И я не стал его донимать. Изредка поглядывая в его сторону, я, понемногу, задремал.

И в этой тряской дрёме, мне привиделась, моя давно умершая бабушка.

Запах её передника к которому она прижимала мою голову,  пропахшего дымом от печки возле которой она постоянно возилась. Запах чего то вкусного. И ещё, чего то сладковатого,  давно забытого.

Тряская дремота, то сон то явь, то бабушка, то батюшка.

Какая- то давняя, изначальная детская нежность пробудилась во мне.

Я взглядывал, сквозь сонные веки, в светлеющее, абсолютно спокойное лицо сидящего, рядом со мной, человека, от которого видимо и пахло, то ли ладаном, то ли ещё чем то церковным.