Крымские тетради

Но Калашников пулеметов не ставил, а вот телефонную связь из "Триножки" провел в собственную землянку и все, что творилось в долине, в десятках окружающих сел, узнавал через минуту. И это давало ему непревзойденное преимущество - неожиданностей для Кузьмы Калашникова не существовало.

Знали ли фашисты о "Триножке"? Конечно! А догадывались ли, что там партизанский наблюдательный пункт?

Каждую неделю из небольшой горной деревушки Маркур выходили немецкие разведчики, нащупывали единственную тропу, поднимались на развалины древней крепости и... ничего не находили. Никаких следов пребывания партизан.

Куда же исчезал наблюдательный пункт?

И тут сказалась калашниковская живучесть.

Наблюдателей было трое, один из них постоянно смотрел за Маркуром только оттуда можно попасть на тропу, ведущую на "Триножку". Стоит группе немцев показаться в кривом переулке, откуда и начинается тропа, и сразу же звонок к Калашникову:

- Идут!

В ответ приказ:

- Сгинуть!

Отсоединяется кабель, прячется, тщательно осматривается площадка чтобы никаких следов; потом партизаны спускаются в подземелье, отодвигают большой камень, закрывающий тайный ход, исчезают в провале, не забыв поставить камень на место.

Немцы на "Триножке", но тут, как и прежде, тишина, посвист ветра, а вокруг синие дали.

Часок потолкаются, для самоуспокоения постреляют в небо и торопятся восвояси. Как-никак, а край партизанский, лучше подобру-поздорову вовремя уйти.

Калашниковские наблюдатели незримо сопровождают немецких разведчиков, но не трогают их.

Именно с "Триножки" предупредили о карателях, что шли в декабре на большой "прочес". Калашников убрал отряд, замел следы и принял бой там, где принимали его партизаны Красникова.

Хитер командир Акмечетского отряда!

26

Мы в землянке пограничников Митрофана Зинченко.

Сам командир встретил нас уставным рапортом. Я, откровенно говоря, не приучен к таким докладам, но здесь пришлось выслушать его по всей форме.

В землянке просторно, удобно, пахнет горными травами. Лежанки, ароматное сено, кустарная, но удобная пирамида для оружия.

Партизаны-пограничники - в гимнастерках, сапогах, животы туго подобраны, все до одного бритые, мытые. Да вправду ли мы в партизанском отряде?

- Здравствуйте, товарищи!

- Здравия желаем, товарищ командир района!

Восемнадцать солдат и один командир.

Вспоминаю редкие калашниковские рапорты в штаб Четвертого района: "Отличились партизаны Бедуха, Кучеров, Малий..." Наверняка они здесь, отличившиеся, хотя Калашников никогда не писал о них как о пограничниках.

- Бедуха!

- Есть сержант Бедуха! - докладывает белобрысый парень.

- Малий!

- Я Малий! - Партизан с рябоватым безбровым лицом.

Да, я прав. Герои акмечетцев здесь, не где-нибудь в другом месте. Я пристально всматриваюсь в лица. Не шибко сытые они: щеки подзапавшие, подбородки острые. Интересно, на каком пайке держит их Калашников? Щедро или по правилу - "будешь живой, но худой"?

- Ваш дневной паек? - спрашиваю у сержанта Бедухи.

- Две лепешки и полфунта конины.

Не жирно.

Вдруг мысль: а не взять ли всю команду в штаб? Вот и будет отличный комендантский взвод. За такими ребятами как за широкой спиной.

Но нужно ли?

Интересно, а какие планы у самого Зинченко?

- Продолжать службу, - говорю я и усаживаюсь за импровизированный стол.

Партизаны расходятся, Зинченко усаживаю рядом с собой.

Сейчас он расслабил плечи, стал проще, понятнее.

- Как живете, Митрофан Никитович? - спрашиваю обыденно.

- Ни шатко ни валко. Надумаю много, а до дела не дохожу.

- Что мешает?

- Многое... - Он смотрит в мои глаза.

Я понимаю его.

- Какие же планы у тебя, старший лейтенант?

- Думал напроситься на рейд в Коккозскую долину.

- И что же?

- Калашников не пускает.

- Почему?

- Осторожничает.

- Может, правильно поступает?

- Нет! Фашисты оседлали долину, напичкали ее тыловыми службами и в ус не дуют. Они не боятся нас. Надо заставить бояться!

До предела ясен Зинченко, и мне эта ясность по душе. Впервые за последнее время я испытываю нечто похожее на радость.

- Что ж, Митрофан Никитович, подумаю. Мне, например, твой план по душе.

В это время в землянку вбежал шустрый дед с прокуренной рыжей бородкой полулопатой. К густоволосой голове по-смешному приложил руку:

- Пробачьте, товарышы начальники...

Это же дед Кравченко! Помните тот случай, я говорил о нем в первой тетради, когда мы обманным путем забрались в его одинокий лесной дом? И пустил он нас с надеждой добыть спиртного, но ничего у нас такого не было.

- Здравствуй, дед! Каким манером оказался здесь?