-Мать честная! - что ж ты, падла, такое поганое? Господи! - закашлялся я после вто-
рого стакана.
-Странно, мой юный друг… По сравнению с вашим самогоном - это просто лёгкий
яблочный сидр, подаваемый на десерт в Объединённом Королевстве, - съязвил Саша.
Бородатому как всегда всё понравилось. «Выучусь – поеду на Север, - с завистью поду-
мал я, глядя на причмокивающего от удовольствия друга: - Такое дерьмище – а ему хоть
бы хны!»
Забегая вперёд, скажу, что в недалёком будущем мои вкусы изменились, а познания
расширились до неузнаваемости. И такое изделие как креплёное плодово-ягодное вызы-
вало во мне только хорошие и почти приятные вкусовые ощущения. Но первая бутылка
шмурдяка в жизни – это всегда сурово.
Однако, несмотря на низкое качество пойла, настроение у нас заметно улучшилось.
Пора было и пообедать что ли. Тем более, что невидимый счётчик, накидывающий по
три рубля сорок копеек за питание, наверняка уже тихо щёлкал и жужжал.
Вперёд – к жратве и забитым унитазам! Да здравствует колхоз!
84
-6-
…Господи! Почему темно-то так? Не голова – а кусок асфальта, прилипший к раздроб-
ленному позвоночнику… Мама моя родная! Где я? Что это за звериный храп вокруг, и по-
чему такая вонь?
Всё это пронеслось в моей разбитой винными парами башке за долю секунды.
Я потрогал себя за лицо. Маслянистая жирная кожа, и полностью заплывшие глаза…
Ой, йо! Это же колхоз, мать его! Так-так-так… Вторую мы распили по дороге – это я
хорошо помню. Потом отрывочное воспоминание о столовой, где Бородатый пытался
танцевать с подносом на голове. Девочки, девочки, девочки… Так, что-то припоминает-
ся… Были в гостях у сокурсниц – отмечали прибытие. Песни Новикова…Гам какой-то
невообразимый…
Причём, в гости я, кажется, шёл уже не своим ходом. Об этом напоминали порванные
в лоскутки носки на моих изодранных ногах. Ой-ой-ой! Да нас, вроде, преподы накрыли,
ужратых в мясо… Ну да! Помню отрывочно их нотацию о том, что, мол, таким как мы
не место в рядах советского студенчества, и прочий нудный моралин. Да уж… Кажет-
ся, пришёл конец моему высшему образованию. Обидно…
Натянув кое-как грязнючие кеды, я на ощупь выбрался из конюшни, именуемой комната
номер одиннадцать. Бляха-муха! Ибись-провались! Вода-то на улице! Вот стрём-то! Да
хер с ним – главное… И тут, вместе с воспоминанием о запахе «Альминской Долины» к
горлу подкатила такая нешуточная тошнота, что я еле добежал до конца коридора.
Туго набитый разноцветными студенческими испражнениями унитаз, как никакое дру-