Крымский роман

И уже через три месяца позвонил и попросил помочь в одном непростом дельце для родной конторы, а заодно – и Родины.

Антон, конечно же, помог – а куда деваться! – но досадуя и ворча.

Правда, в последнее время, если Дед приглашал просто «обмозговать» или «поучаствовать», отзывался не без удовольствия – по ерунде генерал не дергал, а непростые задачи увлекали своей сложностью. К тому же в бизнесе все устоялось и катилось с минимальными трудностями. Антону же всегда хотелось в жизни чего-то острого, интересного, захватывающего – для ума и способностей.

– Ты заезжай, Антоша, – душевно зазывал Федор Ильич, – пропуск я уже выписал. Посидим, почаевничаем. Или на свидание торопишься?

Дед, как всегда, попал в десятку.

Ринкова ждала Марина, и даже что-то там готовила-накрывала. Он уже третий раз переносил свидание, она обижалась, дулась, но все равно звонила.

Антон испытывал легкое чувство вины за свою постоянную занятость, но и чаще встречаться с нею горячего желания не было. Он позвонил на этот раз сам, и они договорились, что он приедет к ней. Он даже разгреб на сегодня все дела…

И вот теперь надо в очередной раз откладывать свидание, заранее зная ее реакцию – обиды, долгие монологи о его эгоизме и общем мужском свинстве. И все последующие воспитательно-наказующие нравоучения и действия, производимые с точно рассчитанной долей нажима – не дай бог пережать и спугнуть мужика! Но в то же время – непременно подчеркнуть, какая она терпеливая, отходчивая, мудрая…

Все это Антон проходил уже не раз и подыгрывал ей, само собой.

Она была из обеспеченной семьи и ее с детства готовили к удачному замужеству, где она уже побывала, набралась опыта, развелась и теперь виртуозно пользовалась всеми способами воспитания и приручения мужчин.

Сейчас в роли «удачного» числился он, Ринков.

«Послала бы на хрен или сковородкой дала по башке без комментариев, может, и прибежал бы скорее, хотя – вряд ли», – уже привычно раздражался он, в одну секунду вычисляя все ее женские заходцы и манипуляции.

Но когда он подруливал к проходной, дослушивая по мобильному обвинительные речи Марины, ему было абсолютно наплевать на нее.

В нем уже взял верх профессиональный интерес, звенела струнка, он полностью переключился на неизвестную еще интригу, задачу. Всегда было так – сознание, организм настраивались на работу, как рояль перед концертом: еще неизвестно, что будут играть, а он уже звенит.

Чаек, конечно, был, и лимончик, и вазочка с конфетами, бутерброды с бужениной и огурцом, и смородиновое варенье.

– Ну, здравствуй, Антоша. – Дед пожал руку, приобнял, похлопал по плечу и, отодвинув от себя, всмотрелся в его лицо. – Похорошел, округлился, возмужал! Почему не женился до сих пор? Сидели б сейчас у тебя дома, и твоя жена-красавица потчевала бы нас пирогами, а не тут, в казенщине кабинетной…

Он все про всех знал, был в курсе личных проблем своих «ребят», часто помогал – ненавязчиво, а иногда и вовсе анонимно.

На то он и Дед.

– Здравствуйте, Федор Ильич. Дела, дела – не до женитьбы, да и где ее взять-то, красавицу, да чтоб еще и пироги пекла?! – засмеялся Антон.

– А ты не там ищешь. Все небось по ресторанам, да по курортам, а там достойных барышень мало. Ты в метро спустись, Антоша. Цветник! И все умненькие, работящие и с пирогами справятся, и детишек нарожают.

– Что это вы, Федор Ильич, меня сватать взялись?

– Так гляжу – пропадает хороший мужик, золотой генофонд, можно сказать, нации, и счастья тебе желаю.

Это была традиция: непременно выпить чаю, съесть бутерброды, и еще раз чаю уже с вареньем – под легкий шутливый разговор.

Без этого Дед никогда не приступал к делу. Даже если ты точно знал, что будут голову снимать и что ты наворотил такого!..

Без чая и ругать не начинали.

– Ну, к делу, – наконец сказал Дед.

Они пересели за переговорный стол, и генерал протянул Антону фотографию.

Со снимка смотрел мужчина лет сорока пяти ничем не выдающейся внешности, и только по некоторым еле заметным деталям – темные глаза, легкая смуглость кожи – можно было угадать в нем выходца с Востока.