Крымский цикл (сборник)

К полудню вновь налетели красные аэропланы и даже сбросили пару бомб, правда, без особого для нас вреда. У Мелитополя по-прежнему грохотало, но наш великий артиллерист поручик Успенский уверенно заявил, что канонада смещается к востоку. Значит, Мелитополь отбился.

Отдохнувшие корниловцы заняли позиции, выкатили батарею, и мы, имея теперь чуть ли не полк, почувствовали себя во всеоружии. Становилось скучновато. Мы всерьез поносили подлеца Жлобу за то, что он не атакует Токмак…

Лишь позже стало известно, что в эти дни корпус Жлобы два раза пытался прорваться к Мелитополю, но откатывался назад. По мнению Якова Александровича, тут Жлоба и совершил главную ошибку. Его корпус, прорвав первую линию обороны, стремился выйти к Перекопу, но под Мелитополем завяз. Потеряв таким образом несколько дней, он дал возможность двум нашим корпусам повернуть часть сил и сжать красную конницу в клещи. Тогда он имел еще шанс вырваться, но красные, словно очумев, продолжали штурмовать Мелитополь. Яков Александрович считает, что Жлоба рвался во что бы то ни стало выполнить приказ. Это «во что бы то ни стало» стоило красным очень дорого. Генерал Туркул спросил Якова Александровича, как бы он поступил на месте бывшего авиатора. Тот подумал и сказал, что увел бы корпус назад, даже ежели бы пришлось пойти прямо под трибунал. Это на него похоже.

Господин Жлоба, очевидно, больше опасался трибунала, чем Якова Александровича. А напрасно. На третьем году Смуты уже можно кое-чему научиться.

Через два дня связь, наконец, восстановилась, и Мелитополь начал бомбардировать нас советами и приказами. Похоже, они там здорово перепугались, поскольку, в основном, увещевали нас держаться до последнего патрона. Мы докладывали обстановку и продолжали ждать неизвестно чего.

Утром 24 июня над Токмаком загудело, и в водухе закружились «Ньюпоры». Мы приготовились было открыть огонь, но вовремя остановились: аэропланы оказались нашими. Один из них снизился, покружил над полем и, наконец, сел. Аэроплан доставил связного от Якова Александровича. Командующий сообщал, что находится под Пологами, к нам же посылает четыре бронепоезда, в том числе наш «Подполковник Сорокин», которые будут сторожить Жлобу восточнее города по линии железной дороги. Туда же направляются наши старые знакомые из дивизии генерала Андгуладзе. Западнее нас прикроет конница Морозова. В общем, капкан готов. Наша задача – не пропустить Жлобу у Токмака.

День 25 июня прошел спокойно. Париж передавал танго, и Жлоба, похоже, забыл о нас окончательно. Над Токмаком то и дело пролетали наши аэропланы, которых на этот раз насчитывалось не менее десятка. Прибыли связные от Андгуладзе и Морозова, и мы послали донесение Якову Александровичу, что ждем и начинаем скучать.

Возможно, Жлобе и в самом деле надоело испытывать наше терпение, поскольку утром 26 июня западнее, у поселка Мунтау, загремело, и вскоре нам сообщили, что авангард 1-го конного корпуса красных сцепился с бригадой Морозова. Где-то через два часа, около полудня, на горизонте заклубилась пыль, и почти тут же связной доложил, что морозовцы отбили красных, и Жлоба идет на Токмак. Я схватил «цейсс» и вгляделся. Облако пыли росло, катясь с юго-запада прямо на наши окопы. В воздухе вновь загудели «Ньюпоры» и закружились над облаком, видимо, сбрасывая бомбы. Разрывов мы не слыхали – от горизонта до горизонта гремела канонада.

Облако приближалось, и земля начала мерно подрагивать. Такое бывает при сильном обстреле, но сейчас она гудела под копытами тысяч лошадей. Сковзь пыль мы уже видели уходящую в горизонт черную шевелящуюся массу. Такой конной орды я не видел ни разу за всю войну. Перед этой мощью наши шесть рот с двумя броневиками казались чем-то игрушечным. Конечно, окопы не могли задержать эту массу сколь-нибудь долго.

Мы замерли, может быть, в какой-то детской надежде, что Жлоба передумает и свернет. Все молчали. Я оглянулся и заметил, что прапорщик Мишрис закрыл глаза, едва заметно шевеля губами. Наверное, он молился. Мне стало неловко, я отвел глаза и, одернув китель, не торопясь пошел по траншее. Кажется, кого-то я заставил застегнуться, кого-то – подвинуть к пулемету цинк с патронами, а у прапорщика Немно, кажется, спросил, кованы ли лошади у Жлобы. Немно не понял моей странноватой шутки, прислушался и заявил, что кони у красных кованы, но только на передние копыта. Я настолько удивился, что тут же потребовал от нашего цыгана объяснений, в чем тут злодейский большевистский умысел, но прапорщик дернул меня за рукав и ткнул пальцем впред. Да, началось. Орда развернулась, и первые сотни полетели прямо на нас.

Земля загудела, пыль скрыла небо, и я еле успел скомандовать «огонь», но пулеметные очереди утонули в грохоте тысяч копыт. Тут откуда-то сзади донеслись разрывы – сквозь пыль ответно ударила наша артиллерия.