Крымское ханство

Буржуазно-либеральные поползновения автора не могли быть, конечно, во всем последовательны. Описывая Крымское ханство в годы величайшего нажима на него со стороны захватнической политики правительства Екатерины II, автор должен был занять какую-то позицию в этом вопросе, стать на ту или другую сторону. Несмотря на свой либерализм, он не увидел величайшего насилия и издевательства российской дворянской монархии над трудящимися Крыма и, видимо, оказался в плену у той либерально-просветительной мистификации, которой Екатерина II перед лицом просвещенной Европы умела прикрыть свою захватническую политику и которая напустила розового тумана и не на такие умы, как Тунманн. Он определенно стоит на стороне захватницы, он иногда повторяет те измышления, которые она пускала в ход для оправдания своей завоевательной агрессии. Он формулирует результат Кучук-Кайнарджийского мира так:

«Русские отняли у этого государства (Крымского ханства) большие территории и даже утвердились в Крыму.[3] За то они покончили с османской верховной властью и восстановили для государства давно утраченную им независимость».

Это явный перепев оправдательных концепций екатерининского правительства.

Он неоднократно повторяет российскую версию о том, что ногайцы, кочевавшие в материковой части ханства, в 1770 г. (в начале русско-турецкой войны) «сами» подчинились царской власти и «добровольно» переселились на Кубань. Это опять перепев тех же концепций. Вся Европа льстила Екатерине II, превозносила ее и побаивалась. У Тунманна были для этого, может быть, и свои соображения.

Характерной чертой изложения Тунманна является его историзм. Описывая основную часть ханства — Крымский полуостров, он после физико-географического очерка дает прежде всего обширный очерк истории Крыма, первый, как мы уже указывали, и почти единственный в крымской историографии связный очерк всей истории нашего полуострова. При [12] изложении классового состава, государственного устройства, национального состава, экономики и т. д. он все время дает обширные исторические справки и экскурсы. Перечисляя населенные места, он о каждом из них дает исторические сведения. Он останавливается даже на таких, которые не имели в его время уже жителей и представляли собою развалины, городища крупного историко-археологического значения (Херсонес, Инкерман, Мангуп, Чуфут-Кале, Эски-Кермен), причем на этих городищах он останавливается иной раз подробнее, чем на существующих городах. Описывая материковые части ханства — Восточный и Западный Ногай, Едисан, Буджак и Кубань, — он каждую из них снабжает пространным обзором ее истории, с древнейших, ему известных, времен до своих дней. Излагая прочие стороны характеристики этих стран, описывая поселения, он опять делает множество исторических отступлений.

Этот историзм является неотъемлемой, существенной чертой географа XVIII века и исходит от того культивирования знаний об античности, которое тянется через все столетия от Ренессанса к XVIII веку, являясь основой всякой тогдашней образованности и эрудиции. Историзм этот культивировался в равной мере и идеологией отходящего феодализма, и наступающей буржуазией, разница была лишь в предпочтениях, оказывавшихся определенным историческим эпохам и явлениям и в делавшихся выводах. Тунманн огромное внимание оказывал античной истории Крыма, получив, как истый сын XVIII века, основательную подготовку в этой области, но он не меньше интереса уделяет и последующим периодам, и раннему средневековью, и татарской эпохе, в частности истории Крымского ханства, выказывая в этих разделах недюжинные знания, далеко несвойственные рядовому европейскому ученому его времени. Это его специфическая черта.

При том уровне исторических знаний и объеме исторических источников, которые были в распоряжении Тунманна и науки XVIII века, изложение им исторических процессов и конкретных исторических фактов страдает, конечно, с нашей точки зрения множеством дефектов, ошибок, пробелов. Мы сейчас, естественно, бесконечно богаче, особенно в области археологических памятников, да и письменных источников. Но это не умаляет знания пионерской работы Тунманна, тем более, что для истории непосредственно ему [13] предшествовавшей эпохи он дает ряд сведений, которых мы не найдем в литературе, бывшей в его распоряжении, ввиду чего он является для нас первоисточником.