Крымское ханство в XVIII веке

Этот любопытный памятник наблюдательности европейского дипломата свидетельствует о том, что Пейсонель близко знал и подробности события, и главных его участников. Он сохранил также яркое отражение тогдашних международных отношений представляемой им державы. Франция в то время из сил выбивалась, чтобы удержать за собой монополию в левантской[75] торговле, противодействуя вторжению в сферу ее влияния британских торговцев. С этой целью французская дипломатия, стремясь удержать господствующее положение в стамбульской политике, сильно интриговала против России, бывшей в ладах с Австрией и Англией — двумя наиболее неприятными французам государствами. Внушения и подстрекательства французских дипломатов и втянули неосторожных турецких политиков в ту воинственную рискованную игру, которую они затеяли с Россией и которая обошлась им так дорого. Вот это-то чувство международного соперничества сказалось и в мемуарах Пейсонеля. По его словам, волнение, стоившее Халим-Гераю ханства, произошло вследствие необузданного и безрассудного самоуправства его сыновей, которых он сделал главными начальниками ногайских орд Едисанской и Буджакской, а также и черкесов кубанских, обойдя других, старших по возрасту царевичей. Ближайшим поводом к насилию послужило то, что буджакскому сераскеру Сеадет-Гераю было поручено, по предписанию Порты, изданному вследствие жалобы русского правительства, взыскать с ногайцев убытки, причиненные их набегами на русские владения. Из-за того только, что этим взысканием «хан удовлетворил русский двор», Пейсонель допускает ни на чем не основанную догадку, что сераскер, произведший взыски с ногайцев в большей мере, чем следовало, поделился своей добычей с верховным везирем Рагыб-пашой[76]. Между тем Рагыб-паша известен как умный государственный сановник и порядочный человек — одинаково как среди турок, так и у европейцев. Далее так же дурно повел себя и другой сын хана, Крым-Герай, сераскер на Кубани, в народе черкесском.

Такое поведение отвратило от них народ, и влиятельные мурзы подняли открытое восстание против хана, который вместо того, чтобы унять легкомысленных сыновей, поддерживал их своими неуместными распоряжениями, как, например, конфискацией одного корабля, шедшего с грузом невольников в Константинополь, арестом турецких купцов и их семей, заморенных потом в тюремном заключении. Все действия хана сводятся Пейсонелем к вредному на него влиянию некоей дамы, которую он называет Anabei… Он не находит слов для того, чтобы достаточно очернить эту женщину, кажется, единственно только из-за того, что она была русского происхождения. В то же время он до небес превозносит личность самого хана, имевшего все добродетели на свете, кроме твердости характера, отсутствие которого было причиной его добровольного порабощения. Впрочем, характеристики Пейсонеля вообще все панегирического свойства: у него и Саид-Герай, которого он называет Saad-Guerai, хорош, и Халим-Герай превосходен, а Крым-Гераю, преемнику его, и цены нет.

Несомненно одно, что взбунтовавшиеся ногайцы отправляли в Порту две жалобы — сперва на сераскера Сеадет-Герая, а потом и на самого хана, с просьбой рассудить их с ним и, смотря по тому, кто окажется виновен, или их оштрафовать, или отрешить хана. Мятежные ногайцы, кроме своей собственной силы, рассчитывали еще на поддержку бендерских янычар, которые были с ними в наилучших отношениях и отказались дать у себя прибежище Сеадет-Гераю, после того как он сделал неудачную попытку усмирить бунтовщиков силой и тщетно ждал помощи от отца из Крыма; между тем финал приближался. Крым-Герай через своих клевретов и приверженцев раздул всю эту историю, чтобы под шумок захватить власть в свои руки.