Крымское ханство в XVIII веке

В этом направлении Порта начала новые дипломатические переговоры с Россией. Ей опять сделали уступку, и обмен ратификациями состоялся. Комментируя этот факт, турецкий историк обращает внимание на то, что России во что бы то ни стало надо было добиться так называемой независимости татар: это было для нее самое благоприятное условие, чтобы пользоваться соперничеством искателей ханского звания и держать в Крыму безвыходно свое войско под предлогом охраны особы ханов; причем Порта совершенно устранялась от всякого вмешательства в это, по-видимому, домашнее дело. Так рассуждает турецкий историк (вакаанэвис[129]), и теперь еще благополучно здравствующий[130]. Но иначе трактует тогдашние события, следовавшие за Кючук-Кайнарджийским миром, их современник Ресми-Ахмед-эфенди. «Все споры кончены, — говорит он, — все беды устранены. Но по воле Всевышнего Аллаха находившийся в то время в Крыму прежний хан, злокачественный Девлет-Герай, чтобы отнять у Сахыб-Герая ханство, через восемнадцать дней[131] собрал около себя нескольких татар и послал двести татарских мурз с прошениями и представлениями к Порогу Счастья просить и умолять, говоря: “Мы не приемлем… срама независимости! Мы будем сражаться хоть до светопреставления, пока Ени-Кале и Кыл-Бурун не будут опять отобраны у московов!” Эта статья составляла сущность мирного договора; ясно было, что в случае спора о ней дело непременно выйдет неладно; а потому надлежало, не слушая татарского вздора, представить Девлет-Герая виноватым и постараться этим устранить смуту. Но не умеющие сообразить в деле начала с концом болтуны и тщеславные своим правоверием государственники заговорили: “Это что такое? Татары мусульмане! Им непременно следует оказать помощь!” И вот прибывших из Крыма татар приняли с почетом и уважением: из кладовой высочайшей кухни стали отпускать пайки ежемесячно на пятнадцать, на двадцать кисетов. А татары известно, какой народ: за трубку табаку они готовы пять часов карабкаться по горам. Ясно было, что как они увидят такую султанскую трапезу, то до воскресения мертвых не уйдут в свою сторону, а будут проводить время в бесконечных претензиях. Вместо того чтобы постараться выпроводить татар, их удержали, давши им такой ответ: “Мы напишем московцам бумагу в виде просьбы: может быть, желаемое и получится”. И написали московцам бумагу». Далее Ресми-Ахмед-эфенди со свойственным ему юмором описывает задор бестолковых турецких политиков, принявших мягкие, уклончивые отзывы России за трусость с ее стороны и готовность уступить назойливым притязаниям Порты. Потом он опускает занавес над печальным зрелищем новых бедствий, едва опять не обрушившихся на его отечество, в виде новой войны, в которую готово было вовлечь Турцию глупое упрямство и близорукое самомнение ее государственных людей.

На этот раз, впрочем, благоразумие восторжествовало над легкомыслием: в марте 1775 года граф Румянцев получил с курьером из Стамбула донесение полковника Петерсона[132]о том, что Портой послано повеление к Девлет-Гераю немедленно выехать из Крыма; что известие это получено русским уполномоченным от самого реиса-эфенди, который откровенно будто бы признался, что и Порта считает нужным удалить Девлет-Герая, зная его честолюбивое стремление стать крымским ханом.

Если эти конфиденциальные клятвенные заверения турецкого сановника в действительности были лживы, то вся эта лживость употреблена была им как средство избегнуть нового непосильного столкновения с Россией из-за татар, нарушивших постановление Кючук-Кайнарджийского трактата. Факт этого нарушения совершался, по свидетельству турецких историков, в таком порядке. По обмене ратификаций Сахыб-Гераю послана была султанская грамота и инвеститура с миралемом[133] Мухаммед-беем; а 27 сефера 1189 года (29 апреля 1775) в Бююк-Дере пристал корабль с Сахыб-Гераем, который отсюда написал садразаму письмо с изложением причин и обстоятельств своего отъезда из Крыма. Он уведомлял, что получил и принял грамоту и инвеституру, присланные ему с Мухаммед-беем; но так как в Крыму находился и прежний хан Девлет-Герай, который отправился туда вместе с сераскером Крымской области Джаныклы Али-пашой, то он, привлекши на свою сторону мурз, привел в движение татарский люд. «Мне стали говорить, — докладывал Сахыб-Герай, — что “нам не нужна самостоятельность, да и к тебе нет доверия у нас!” Устрашившись, я тотчас сел на готовый корабль и… достиг Босфора».

Записка Сахыб-Герая была представлена на высочайшее усмотрение; но так как она все же заключала в себе лишь сведения с одной стороны, то велено было подождать каких-нибудь донесений из Крыма. Трусу же Сахыб-Гераю было предложено избрать место для жительства, и он изъявил желание поселиться в Текфур-Дагы.