Крымское ханство XIII–XV вв.

Зато Гаммер останавливает особенное свое внимание на этимологии имени Менглы-Герая, усматривая в нем роковое совпадение с воинственностью того, кто носил это имя: «Mengli war, – говорит Гаммер, – wie schon sein Name sagt, welcher der Kampflustige heisst, Freund von bestandigen Raub und Streifzugen in Polen»[1022]. А в примечании добавляет еще: «Menk heisst Kampf (Meninski proelium, bellum und Ferbenge Schuuri, II Bd, Bl, 353). Ценкер в своем словаре[1023] производит имя Менглы от «родимое пятно», так что, то же, что значит: «имеющий родимые пятна». В приведенном у нас рассказе историка Мухаммед-Герая о водворении турками Менглы-Герая на царство он также везде называется по особому (см. текст оригинала)[1024]. Такая форма имени Бенглы встречается и в других памятниках[1025]. Продолжая эту бесплодную деривацию, можно было бы подобрать и другие подобозвучные слова и производить имя Менглы от «хашишь»; но все это существенного значения не имеет. Был ли Менглы-Герай только воинствен, или имел при этом какие-нибудь особые приметы, достаточно того, что он с подобающим достоинством занимал ханское место. Достоин внимания факт, о том, как умел держать себя Менглы-Герай относительно своих суверенов. Зная благочестивую ревность в религиозном отношении и военную в то же время трусость Баязида, Менглы-Герай пишет ему вызывающее к священной брани с неверными письмо[1026]. Показав этим свое собственное благочестие и мужество, он приобрел такой авторитет и вес в глазах султана, что тот держит себя с ним не только благосклонно, но даже заискивающе, как это мы видели: устраивает для его посланца, царевича Ямгурчея, торжественные, исполненные всякой предупредительности, встречи[1027] и даже самолично делает хану визит.

Такое, чуть не панибратское отношение Менглы-Герая к султану Баязиду, в свою очередь, сильно возвышает его престиж в глазах других властительных особ, среди своей же братии. Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, познакомиться с грамотой, присланной к нему в 1492 году казанским царем Мухаммед-Эминем, который в льстивых обращениях своих к Менглы-Гераю заходит так далеко, что считает его выше султана турецкого: «Над верою осподарь еси, над турским осподарем и над азямским осподарем волен еси», говорит Мухаммед-Эмин в начальном обращении к нему[1028].

Верно рассчитав будущий успех Селима, сына Баязидова, Менглы-Герай вовремя успел подслужиться ему и даже, завязав с ним родственные отношения, оказать ему под рукою поддержку, не теряя в то же время дружбы и с отцом его. И что же получилось в результате? А вот что: даже такой неистовый и довольно бесцеремонный султан, как Селим I Явуз, и тот иногда величает Менглы-Герая в грамотах своих «батюшка мой, Менглы-Герай»[1029].

Какие установились отношения между преемником Менглы-Герая Мухаммед-Гераем I и султаном Селимом, это не выяснилось хорошенько. Нельзя думать, чтобы Селим мог питать чувство расположения и доверия к новому Крымскому хану по причинам, совершенно понятным из предыдущего поведения Мухаммед-Герая в то время, когда Селим был простым авантюристом, домогавшимся отцовского трона. Но время не дождалось дальнейших последствий этой взаимной их неприязни: оба они были недолговечны, и раньше сошел в могилу султан Селим, так что новая эпоха в истории Крымского ханства началась при новом суверене, султане Сулеймане I Кануни (1520–1566), царствовавшем столь же долго, сколь долго властвовал первый Крымский вассал Оттоманской Порты, Менглы-Герай-хан I, т. е. сорок лет с лишком.